Ты поддерживал связь с родными и близкими?
Было дело, что поддерживал. Так, например даже совершил телефонный звонок, если не ошибаюсь, в конце сентября 2010 года. Это был последний раз, когда я слышал голос матери и сестры, тогда я вёл с ними получасовой телефонный разговор из будки Московского телеграфа. Рискованно конечно, но на тот момент нервы были на пределе и мне пришлось решиться на этот звонок.
Хотелось узнать и уточнить кой-какую информацию, а также извиниться перед матерью напрямую за то, что солгал о причинах своего отъезда и как-то подбодрить родных, ибо всё только начинало раскручиваться. Впереди нашу семью ждали серьёзные испытания. Мне жить на нелегальном положении, а родителям под пристальным вниманием спецслужб и ментов. При таких условиях общаться и видится с семьёй стало небезопасно.
Ты еще чувствуешь себя беглецом?
Признаться честно, но беглым себя не чувствовал ни разу. Внутри себя всегда надеялся и думал, что покинул страну на небольшой срок. Конечно, наивно было так полагать, но тем не менее такие мысли успокаивают. Да и вообще, характеризовать мои стремления остаться на воле бегством скорее неграмотно, ибо это слово веет пораженческим духом. В моём случае, как в той пословице: «Не тот пропал, кто в беду попал, а тот пропал, кто духом упал».
Так сложилось, что я уехал в тот момент, когда на территории моего родного края установилась (применялась) агрессивная и репрессивная политика, по отношению к тем, кто осмеливается протестовать или просто думать о сопротивлении режиму который обворовывает и оставляет ни с чем своих сограждан, где нищенский во всех смыслах быт доедает остатки воли в людях. Впрочем, с наступлением 2016 г. в этой стране ничего не изменилось, а наоборот усугубилось.
В ту осень власть и карательные органы не оставили анархистам каких-либо предпочтительных вариантов для жизнедеятельности. Кому-то из нас были уготованы годы душной неволи в тюрьме, остальным положение, когда менты и спецслужбы держат тебя «на поводке» и контролируют каждый твой шаг против. В отличие от многих своих товарищей, что были задержаны при первых «нахватах» в сентябре 2010г., у меня оставались ещё дни для того, чтобы избежать такой участи и вырваться из этого полицейского государства.
Уход в андерграунд для меня выглядит приоритетнее по сравнению с перспективой лишиться свободы или оказаться ещё более подконтрольным (подневольным) гражданином в этом государстве. Собственно говоря, таких перспектив я решил просто избежать, а не убежать от них, и пока что мне это удаётся.
Помнишь ли ты момент, когда паранойя переросла в здоровую осторожность?
Здоровая бдительность и паранойя — суть синонимы. Мне кажется, они никогда не смогут перерасти друг — друга. Человек старается быть осторожен, когда ему что-либо угрожает. Когда какая-то конкретная опасность реально существует и человеку есть, чего опасаться, то он проявляет здоровую осторожность, пытается сохранить своё существование и у него работает инстинкт самосохранения. При современной системе и пока существуют государства и капитализм, человеку всегда есть и будет чего опасаться. При вступлении в конфронтацию с властями эта опасность усиливается вдвойне. Ну, а паранойя — это когда нет никакой угрозы, а ты её себе рисуешь в голове. Эта угроза надуманная, выдуманная, несуществующая. Проявляя обоснованную осторожность, я при всём при этом до сих пор могу перегибать и выставлять какие-либо ограничения, от которых кажется, только сложнее живётся. Удивляю тем самым окружающих меня людей собственным поведением и нестандартным отношением к чему-либо. Однако на их удивление у меня есть старая пословица: параноик — второе название долгожителя…
Тебя тянет вернуться, или ты уже обжился на новом месте?
Можно сказать, что и обжился. С другой стороны, всегда задаю сам себе вопрос, а куда, собственно, и зачем возвращаться?! Если кто не помнит или не знает, то моё возвращение в страну подразумевает под собой определённые последствия и лишения для меня. Суды и уголовное преследование никто ещё не отменял: как сажали людей, так и сажают до сих пор. Да и куда там, двадцатилетняя гегемония клана Лукашенко в стране, откуда я родом, убило во мне всякое желание возвращаться, быть перед этим режимом чем-то обязанным. Обеспечивать комфортную жизнь апологетам государства, платить за собственный труд большей монетой, чем собственная зарплата. Я однажды этому всему воспротивился и теперь входить в одно болото дважды у меня нет желания.
На фоне всех моих нынешних вольностей и свобод я не готов себя морально и физически хоронить, возвращаться в положение раба или представать перед их судами. В данный момент я обладаю относительной личной свободой и контроль властей за мной стал меньше (если конечно они ещё могут контролировать меня), чем это могло бы быть в Беларуси. Другое дело, насколько меня хватит и насколько долго будет держаться старый режим и гос. система в целом.
Я говорю сейчас о нежелании возвращаться в так называемую Республику Беларусь на правах её гражданина. Но при всём при этом я, конечно же, хочу посетить родительский дом, повидаться с родными и обнять их, отыскать своих знакомых и побродить по местам родного мне края. Это желание и тяга не уходит никогда и всегда со мной, внутри меня.
Как тебя поменяли последние пять лет?
За эти пять лет ощутил и познал в полной мере премудрости нелегального быта, так я ещё не жил!!! У меня были как впечатляющие моменты, так и не очень. Потери и разочарования, в ходе которых я пересмотрел, а где-то наоборот укрепил взгляды на некоторые вещи. Наверное, я вырос над многими из этих вещей. Собственно, это серьёзная практика и школа жизни, которая закаляет во мне стойкий характер. Тут как говорят: беды мучат, да уму учат.
А самое главное — так это то, что прочувствовал и оценил в полной мере солидарность, отзывчивость и взаимовыручку, как в анархической среде, так и среди простых людей помогавшим (помогающим) мне, каждый по-своему. Многое увиденное и прочувствованное мной за эти годы добавило мне ещё больше уважения к анархическим идеям и веры в их победоносный исход.
Расскажи, пожалуйства, про самые жесткие моменты твоего приключения.
Прямо-таки жёсткими и не похвастаюсь) А вот моментами, когда моя нелегальная эпопея могла уже закончиться или я чуть было не протянул ноги, поделюсь. На ум приходят несколько историй.
Первая известна многим — это когда мы с Игорем Олиневичем в Москве попали в облаву чекистов. Для Игоря это закончилось задержанием и вывозом в Беларусь для посадки в тюрьму, мне же удалось скрыться.
Было дело, когда в метро с компанией товарищей решили проучить каких-то правых модников. Эти «мажоры» зашли в вагон и начали провоцировать моих знакомых. Меня и ещё одного приятеля они не срисовали, за что в конце-концов поплатились. После поездки с нами одной станции они с визгом и писком выскочили из вагона (побросав всё, что было у них в руках: пиво, чипсы, телефоны), а на следующей станции в вагон по наши души уже зашли сотрудники метро и полиции. Я прикинулся случайным пассажиром, и меня, в отличие от остальных товарищей, менты не стали выводить из вагона. К слову, товарищи в той истории все отмазались и благополучно добрались, кому куда нужно было.
Случалось у меня и такое, что среди ночи шли с товарищем на одно дело. У товарища в рюкзаке был предмет, за который ментам можно нас сразу было упаковать. Да и видок у нас был ещё тот. На простых ночных гуляк мы явно не походили. Представьте себе: середина ночи, мы с товарищем в полувоенном одеянии выходим из леса, проходим гаражи и тут бац — машина. Из неё вылезает человек в чёрном и включает мощный фонарь и светит на нас. Мы прибавили ходу. Тут раздаётся голос: «Идите сюда!» Мы, думая, что это обычные охранники, решили к ним спокойно подойти и пообщаться. Но это оказалась группа ментовских спецназовцев, скорее всего сидевшая там в засаде. Перед нами предстали четверо бойцов в чёрной форме, в разгрузочных бронежилетах, с закатанными масками под шапку и с пистолетами на груди. Их командир дал команду нас досмотреть. Меня обыскали довольно тщательно, а моего товарища поверхностно. Запрещённый предмет в рюкзаке товарища чудом не был обнаружен. Это дало нам преимущество, и когда два бойца доложили командиру группы о том, что всё нормально, он сказал нам следующее: «Ладно, пацаны, идите. Но если сегодня попадётесь, то пеняйте сами на себя». После этой встречи мы отправились сразу домой.
Отмечу ещё, как побывал однажды в отделении полиции г. Тольятти. Попал я туда не один, а с товарищем. Я был без документов, назвался при этом реальными данными другого человека. Тогда мне казалось, что уже не выберусь, ибо мент так и демонстрировал, что будет стараться меня здесь оставить на сутки до выяснения личности. Мы уже с товарищем начали вынашивать планы моего побега через окно туалета на втором этаже, но там оказались решётки. А на дерзкий побег через проходную я не решился. С каждым часом приходило понимание, что всё — вот и закончилось моя вольница. Не знаю, как бы всё в итоге повернулось, если бы не извинения товарища перед командиром за тот грубый и слишком смелый в понимании мента разговор, из-за которого он нас собственно в отделение и завёл. После извинений и спустя три часа, мент подобрел и вывел нас на улицу с вещами. Видимо, ему просто хотелось уважения, чтобы все подчёркивали его важность, значимость. Такая вот история.
На самом деле, много чего ещё такого приключалось. Это не только случайные и нежелательные встречи с ментами, были моменты, когда и ФМС чуть ко мне не подобрались. Я снимал на свои беларуские документы комнату в общаге, в которой часть жителей была недовольна тем, как насчитываются коммунальные платежи. Вместо того, чтобы винить власть эти ушлые тётки начали обличать перед депутатами тех хозяев, кто сдаёт внаём комнаты и селит туда разных людей. Мне пришлось в спешном порядке ретироваться оттуда, дабы избежать проверки.
Расскажу вот ещё о каком моменте. Как-то утром сделал зарядку, позанимался на турниках и пошёл в магазин. Вышел только с ключами и деньгами, опять же, никаких документов, никакой связи с приятелем, который со мной в тот момент проживал. В общем, когда подошёл к кассе и начал рассчитываться за покупки, у меня резко прихватило сердце, в глазах стало темнеть. Еле- еле вышел на улицу и добрёл до первой лавки, боль в сердце не прекращалась, стало и вовсе дурно. Казалось, что протяну ноги прямо на улице и никто из близких об этом даже не узнает.
Есть ли у тебя изначальное недоверие ко всем, кто хочет с тобой сблизиться? Каково это — никому не доверять?
Есть такое. Прежде чем пойти на контакт, стараюсь изучить, узнать человека со всех сторон.
Что значит — никому? Кому-то я всё же доверяюсь, быть может, не во всём, но доверие присутствует. Вообще, чтобы довериться человеку полностью, нужно с ним пройти определённый путь от каких-то совместных действий вплоть до серьёзных проблем и испытаний. Бывает, так складывается, что человек вроде как хорош и в «доску» твой товарищ или к примеру его образ жизни и взгляды схожи с твоими, а отсюда общий интерес к каким-то делам появляется. А в любом деле или начинании, как правило, нужно, чтобы было доверие, иначе ничего путного у вас не выйдет. Так вот, всё бы ничего, но человек может столкнуться с новыми доселе неизведанными ситуациями в своей жизни и круто поменяться в сознании. Старое ему больше не подходит, и у вас с ним остаётся мало общего. Получается, что общаешься так, для «галочки», но в этом смысла нет.
Многим людям сложно довериться лишь по одной причине, что моя судьба неидентичная с ними. Это равносильно тому, когда люди, следуя одной идеи, но ведя при этом разный образ жизни (поступая по-разному), неспособны выработать единство целей и средств. В таких ситуациях, кажется, начинает расти недоверие. Каково всё это? Наверное, тоскливо и тяжело, но как есть, так есть, в моём положении выбирать не приходится.
Есть ли что-то, о чем ты жалеешь?
Пару лет назад, наверное, жалел кое о чём. Сейчас не чувствую того, о чём бы я мог сожалеть. Нашёл себя, одним словом. На фоне этого потери и разочарования как-то сглаживаются и остаются в прошлом, как история каких-то событий, этапов в жизни. Многое из того, что происходило и на что я поначалу смотрел с сожалением, горечью, сейчас вспоминается с улыбкой. Единственное, чего мне до сих пор жаль, так это того, что мать по-прежнему страдает и хочет меня видеть рядом, на свободе, а я с этим ничего поделать не могу. Преграда всему этому, конечно же, режим. Но, я думаю, рано или поздно эту преграду мы сможем переступить или же вообще убрать со своего пути.
На протяжении 5 лет бегства многие товарищи задавали вопрос, как тебе можно помочь? Можешь описать свои мысли на этот счет? Как товарищи в Беларуси могут тебе сейчас помочь?
Для меня было и, пожалуй, остаётся самым важным, чтобы кто-то в Беларуси оказывал моральную поддержку моей семье. Вроде как и миновали те дни (в принципе, ничего не мешает им, к этому вернутся), когда менты досаждали родителям своими звонками и ночными визитами. Тем не менее, на сегодня вопрос о поддержке семьи также актуален.
Что касается иных соображений о помощи, то хотелось бы к ним подойти, выразив вначале следующее предисловие: единственное и по крайней мере на данный момент самое важное, в чём сильно анархистское движение — это солидарностью между его участниками и отзывчивостью отдельных товарищей, которые на свой риск готовы помогать тебе. Поэтому хочется видеть в движении больше ответственных в плане культуры безопасности людей. Ибо зачастую рискованно принимать прямую помощь от тех, кто борясь с государством и будучи известен ментам, ведёт легальную (открытую) деятельность. К сожалению таких участников движения — большинство по сравнению с личностями, также борющимися с системой, но ушедших в тень от репрессивных органов.
Также важна и помощь от таких инициатив, как АЧК. Поэтому, поддерживая их, можно, соответственно, помочь мне и моей семье.
В момент репрессий в 2010 было много неразберихи и взаимных обвинений с различных сторон анархического движения. Были призывы к бойкоту Индимедии за цензуру и так далее. Какая у тебя позиция была тогда и какая позиция сейчас к той ситуации?
Действительно, было, много воды тогда утекло и вопросы по многим моментам так и остались неразрешёнными. Компромисса между сторонниками радикальных и приверженцами только протестных действий не наблюдается до сих пор. Что касается моей позиции тогда и сейчас, то она не изменилась. Я поддержал бойкот Индимедии и одобрял действия радикальных анархистов, несмотря на последствия. К этому нужно было быть готовым и отнестись с пониманием, а не критиковать и открещиваться, как это сделал коллектив Индимедии и многие другие. Не знаю, конечно, чем они руководствовались в тот период, быть может, они хотели таким образом запутать, перехитрить следствие, но больше всего указывает на то, что это действительно был трусливый ход коллектива.
Прямые атаки мелких групп всегда были и остаются одной из форм нашей борьбы, как по мне, даже более эффективной, чем демонстрации или легальные забастовки. Я пришёл в движение с решительным настроем вести бескомпромиссную борьбу и наносить удары по госкап структурам. Поэтому только конфронтация и бескомпромиссная борьба меня привлекала тогда и интересует сейчас. Другая часть движения, в свою очередь, такой подход не одобряет, отсюда и возникла вся эта неразбериха. Движение всегда делилось на тех, кто предпочитает ждать у моря погоды, видя себя только в рамках «массовой борьбы», которой по сути-то нет, и на тех, кто не следует этой количественной логике, а действует и атакует госкап проекты вне зависимости от наличия широкого фронта борьбы. Как по мне, последние быстрее воспитают в себе настоящих революционеров. Эту тему можно продолжить, но я не вижу смысла в этом копаться. Просто нужно выработать в себе понимание того, что такое вообще анархизм и как он закрепился в сознании за годы своего существования. Стоит взглянуть какие традиции, какая история присуща анархизму, тогда и придёт это понимание. Если мы заявляем о своей решительности бороться и покончить с угнетателями и государством, плодящим оных, то мы должны соответствовать заявленному. Наша решительность должна подкрепляться действием, причём самым радикальным способом, иначе ненасилие защитит государство, а мы проиграем, так и не начав борьбу.
Были ли случаи, когда товарищи вокруг тебя за все время бегства предавали?
Если рассматривать предательство в широком значении этого слова, то да, случалось и такое. Многие люди отвернулись от меня. Какие причины послужили этому?! Да я и сам хотел бы разобраться. Скорей всего, некоторых друзей и подруг оттолкнула нависшая неизвестность относительно моей судьбы. Строить взаимоотношения со мной означает отчасти жить по правилам подпольщика, разделять со мной такое же положение. Не каждый к этому готов. Тем не менее, это всего лишь некоторые индивиды, которые, пожалуй, уже и не способны даже мыслить о жизни вне государства, они не живут той идеей свободы, которой живу я. Благо в противовес отступников всегда находятся и достойные товарищи.
Некоторые анархисты считают, что тюрьма лучше бегства. Что ты можешь сказать на этот счет?
Действительно есть люди, которые выражают мнение о том, что они лучше сядут в тюрьму, нежели пустятся в эту неизвестность и неопределённость. Но на их месте я бы не спешил с такими выводами. По мне, так лучше оставаться максимально на свободе. Присесть мы всегда успеем. Правда, стоит понимать, что, обратившись в бегство, ты будешь вынужден жить на нелегальном положении, а это серьёзное испытание, и не каждый сможет это вытянуть. Лишиться свободы проще простого, а вот выстоять под напором обстоятельств и при этом не отступиться от идеи борьбы за социальное равенство — это целое искусство. Государственники и менты только на это и рассчитывают, что тюрьмами, гонениями и ограничениями свободы они ослабят наш сопротивленческий дух. Я же на примере самого себя и своих соратников, а также тех людей, чья поддержка оказывает нам содействие в борьбе, хочу доказать обратное.
Вообще, когда есть выбор между «скрыться» или «приниматься», то вопроса, что здесь лучше, возникать не должно. Если ты ярый антигосударственник, тут и сомневаться не приходится, ты просто берёшь и выходишь из системы. Это будет проверка для самого тебя. Сможешь ли ты в полной мере воспользоваться свободой и выстроить нормальную жизнь вне зависимости от государства, гражданином которого ты являешься. В противном случае, ты добровольно принесёшь себя в жертву режима.
Поэтому моё мнение такое: если у вас есть выбор скрыться, остаться на воле, воспользуйтесь этим положением, прежде всего для самого себя. Не нужно показывать властям, насколько мы перед ними уязвимы. Наоборот, стоит продемонстрировать, что мы способны выдержать любой удар, выжить и оказать сопротивление.
Наблюдая за анархическим движением в Беларуси, возможно, ты видишь какие-то ошибки, которые хотел бы прокомментировать?
Со стороны сложно что-то увидеть. Чтобы определить ошибки, то их нужно искать изнутри, быть причастным к делам, я же нахожусь далеко от этого и сужу лишь по новостям из интернета. Из которых, к слову, замечаю, что нынешнее состояние движения во многом уступает тому разнообразию тактики и действий, что были присущи в 2010 году. Сейчас всё как-то узконаправленно и сыро. Если раньше мы могли разворачивать деятельность по всем фронтам, действовало множество групп, то нынче наблюдается некий застой. Менты прижали самых активных и держат их на карандаше. Из-за чего получилась следующая картина: новоприходящие люди, идя на контакт с засвеченными участниками, автоматически становятся такими же ограниченными в действиях и тактиках, как их старшие и более опытные товарищи. Это, пожалуй, и есть самая фатальная ошибка, которую я наблюдаю. Такого нельзя было допускать. По этой же причине у современных беларуских анархистов нет возможностей начать какие-либо решительные действия против системы. О сопротивлении режиму со стороны анархистов говорить не приходится — всё замкнуто на агитации и элементарных протестах. Стало очевидным, что любой шаг дальше этих двух составляющих обескровит движение. Вот на этом самом моменте и стоит призадуматься. Если кто-то засвечен, то это не говорит, что все остальные должны под них подстраиваться и разделять такое положение. В конечном итоге, мы получим движение, которое менты раздавят при первой серьёзной кампании.
Сейчас на территории постсоветского пространства идет активное разделение анархистов на два лагеря, противостоящих друг другу. Какое твое отношение к подобному процессу?
Я бы сказал, что даже и не два лагеря, а как минимум на четыре. Отношение моё к этому, пожалуй, положительное, нежели отрицательное. Наблюдается вполне естественный процесс, когда группы людей разделяются по причине разнообразия тактик и подходов. Положительная сторона во всём этом в том, что с одной стороны множество групп и объединений создают своеобразный фильтр для движения, который позволяет людям примыкать к тем коллективам, в которых они себя смогут реализовать и что-то предложить. Более того, такое разделение не позволит спецслужбам полностью развалить движение, ибо они столкнутся с рядом независимых друг от друга структур.
В сложившейся ситуации анархистам следует прекратить внутреннее противостояние и заняться непосредственной борьбой с государством и капиталом.
