— В тюремную больницу попадают, в основном, те, кто действительно в этом нуждается. По рассказам, туда стараются соскочить старые зеки со строгих режимов, с большими сроками, чтобы развеяться от лагерной безысходности. На общих режимах увлечения симуляцией уже нет, за 5 лет даже не слышал о случае, чтобы кто-то «замостырился». На строгом режиме это, видимо, еще есть: народ там более отчаянный, особенно если срок гигантский. У нас медицина — плановая: по плану можно отправить на лечение столько-то, и точка. Это со времен ГУЛАГа так и не поменялось. Чтобы получить нужные лекарства или слечь на больничку, не нужно косить — нужно знать, кому в лапу дать. Как правило, промежуточным звеном выступают активисты при санчасти.
Встречал людей с тяжелыми болезнями и повреждениями, инвалидов, которые только и делали, что воевали с администрацией, чтобы уехать на больничку. Непонятно было, что они вообще в лагере делали — их дальше больницы нельзя было выпускать. Одного больного мужика с отекшими ногами, у которого и вен толком не осталось, вообще в ШИЗО посадили. И начмед подписал разрешение!
Был у нас один дед, у которого бельмо на глазу появилось, он ослеп. Так вместо того, что отправить человека на операцию, к нему приставили ухаживать другого деда, а подгузники купили на его же пенсию. Также встречал откровенных психов, которые разговаривали сами с собой целый день. Их подколят успокаивающими средствами и снова в зону выпускают. В 2012г. в моем отряде был парень с осколком стекла в глазу, он добивался операции более полугода, причем еще в СИЗО он провел несколько месяцев без всякой помощи.
В ИК N10 были одни стандартные таблетки от всех заболеваний. Для ВИП-клиентов, разумеется, были и нормальные. Но при этом администрация не чинила препятствий для поступления лекарств с воли. То же касалось и гигиенических средств, одежды, литературы. Тем самым начмед разгружал себя от идиотской процедуры подписывания заявлений на медицинскую бандероль: все равно старшая медсестра определит, что можно дать на руки, а что нет. Редкие лекарства можно было получить, только если родственники пришлют. Соответственно, в этой ситуации нужно подписать разрешение на медицинскую бандероль. Раньше это носило формальный характер, но потом… Во-первых, попасть на прием к начмеду можно раз в неделю (у меня на это ушло 6 недель, его обычно не было). Во-вторых, теперь необходимы подписи еще начальника отряда и оперативника. В-третьих, сейчас дали неформальную директиву отказывать в медицинской бандероли. С 2015г. делается все для того, чтобы зек отчаялся что-либо подписать.
За три года моей отсидки на «десятке» там не было стоматолога. Люди рвали зубы капроновой нитью и плоскогубцами, у одного зека даже онемело пол-лица на длительное время. В новом лагере, на «тройке», я простоял в очереди к стоматологу полгода.
Но главная проблема в другом: режим в лагере закручивают так, чтобы максимально затруднить зеку попадание в санчасть, когда ему надо. Например, если человеку утром плохо, он должен сначала выйти на проверку и на промзону, и только оттуда выйти в санчасть. По режиму идти в санчасть можно только по графику или вызову врача. Часто бывает так, что, когда отряд выходит в санчасть, нужного врача нет. Но по одному ходить запрещено, нужно идти в сопровождении активиста. По итогу большинство просто не ходит в санчасть вовсе. Чем больше дисциплины, тем меньше порядка.
На «тройке» был случай, когда один ВИЧ-инфицированный жаловался на температуру, но его даже с промзоны не сняли. Когда он слег, местная врач залечила его так, что парень чуть не умер. Его срочно госпитализировали в городскую больницу, чем и спасли. Последние страницы из истории болезни, разумеется, исчезли. На «володарке» тюремщики сломали человеку ногу, и он 3 дня добивался осмотра врачом. На «десятке» врач, выслушав жалобы зека, зеленкой нарисовал крест на том месте, где у человека болело. Как-то зек пришел к этому же врачу с головной болью и болью живота, так тот поломал таблетку со словами: «Одна половина от живота, вторая — от головы». Когда у приятеля на ухе появился гнойник, врач достал ножницы из тумбочки и хотел делать надрез. Приятель вскочил, стал требовать протереть ножницы спиртом. Врач не растерялся и парировал: «Их медсестра еще раньше протерла». Профессионализм у врачей может быть разный, для зека гораздо важнее человеческое отношение. Ведь некоторые врачи своим поведением больше походят на пациента с психическими расстройствами.
Когда на «володарке» человек от жары потерял сознание и упал на пол, врачи не захотели заходить якобы из-за боязни зеков. Вышеупомянутая терапевт запрещает подходить к ней ближе чем на два метра и при этом умудряется ставить диагноз. Чуть что — нажимает тревожную кнопку. Для медика в зонах главное то, что он повязан коррупцией с режимом тюрьмы. Романтика клятв осталась в прошлом.
Если случилось что-то серьезное, помощь с воли едет очень долго. В новополоцкой зоне умер старик, так труп даже на скамейку не положили, пока ждали скорую — оставили на полу возле входа. У мужика из моего отряда обострились боли в надпочечной железе, так пока решали, вызывать «скорую» или нет, он чуть было не умер. Что говорить, я сам «скорую» видел один раз за пять лет.
Жаловаться на ненадлежащее лечение бесполезно. Только если есть кому с воли писать жалобу и проявлять рвение. Я видел, как парень отправлял жалобу на врача, так его на следующий день вызвали к оперу и обрисовали ему незавидное будущее. Да о чем говорить, если десятки тысяч зеков ежедневно кормят гнильем и эксплуатируют их рабский труд — «проверки» же никаких нарушений не находят. Почему же подход к медицине со стороны тюремщиков должен отличаться? Давно пора внести поправку в Уголовно-исполнительный кодекс: «Цель пенитенциарной системы — издевательство над осужденным. Заключенный должен ежедневно страдать, и тогда он станет лучше». Тогда теория и практика ДИН начнут гармонировать.
