Как часто нам приходится слышать что несправедливость – основа человеческой жизни, и все люди – эгоисты! Этими нехитрыми житейскими постулатами оправдывается неравенство как в личных отношениях так и на глобальном уровне. Однако всё новые исследования учёных доказывают – человек имеет врождённую склонность к справедливости и неприятие неравенства, особенно если оно касается его самого.
Об этом – статья журнала The New Yorker. Благодарим нашего товарища за перевод.
Пара бурых капуцинов сидит в клетке. Время от времени смотрители дают им жетоны, которые можно обменять на еду. Повсеместно признано, что капуцины предпочитают виноград огурцам. Так что же случается, когда проявляется несправедливость — когда, в обмен на идентичные жетоны, одна обезьяна получает огурец, а другая виноград?
Когда Сара Броснан и Франс де Вааль в 2003 году провели именно этот эксперимент на женских особях обезьян-капуцинов, они обнаружили, что обезьяны ненавидят быть обделенными. Обезьяна в одиночестве с радостью поедает как виноградину, так и ломтик огурца. Но обезьяна, которая видит, что она получает огурец, в то время как ее партнер получил виноградину, проявляет злобу: она может вышвырнуть свой кусочек огурца из клетки. Некоторым приматам, как заключили Броснан и де Вааль, «не нравится неравенство». Они терпеть не могут несправедливое обхождение. У психологов имеется научный термин для подобной реакции: они называют это «неприятием невыгодного неравенства». Это инстинктивное неприятие к тому, чтобы получать меньше остальных, обнаружилось у шимпанзе и собак, и, естественно, оно проявляется у людей, у которых оно развивается с раннего возраста.
Психологи Алессандра Гераци и Лука Суриан выяснили, например, что младенцам в возрасте двенадцати месяцев в мультфильмах больше нравятся справедливые животные, чем несправедливые.
И тем не менее, для людей неприятие меньшего, чем у остальных, вознаграждения — лишь один аспект несправедливости. В отличие от других животных, мы порой отказываемся от того, чтобы получить больше, чем другие люди. Выражаясь научным языком, мы испытываем «неприятие выгодного неравенства». В некоторых ситуациях мы отказываемся даже от чего-то хорошего, потому что это больше того, что получает кто-то еще. В такие моменты мы хотим быть уверены, что распределение благ остается справедливым. Мы также не хотим быть незаслуженно вознагражденными.
Вероятно, наше неприятие обделенности является врожденным, так как мы разделяем его с остальными животными. Вопрос для психологов состоит в том, является ли наше неприятие выгодного неравенства также врожденным — либо, в противном случае, обучаемся ли мы ему в процессе социализации. В декабре психологи Питер Блейк, Кэтрин МакОлиф, Феликс Варнекен и их коллеги опубликовали результаты экспериментов, разработанных для того, чтобы ответить на этот вопрос. Их исследование охватывает семь национальностей — Индия, Уганда, Перу, Сенегал, Мексика, Канада и США — и рассматривает почти девятьсот детей в возрасте от четырех до пятнадцати. Они проверили, возникает ли неприятие выгодного неравенства — они называют его A.I. — во всех культурах, и если да, то проявляется ли оно одинаково.
Их метод был относительно прост. Они садили двух детей за стол, каждого — напротив пустой миски. Над каждой миской находился лоток, на который экспериментатор помещала конфеты. Время от времени она распределяла конфеты несправедливо: она могла поместить четыре конфеты на один лоток и только одну на второй. Тестируемый ребенок затем сталкивался с выбором. Он мог потянуть зеленый рычаг, чтобы принять предложенные конфеты, что заставляло их упасть в соответствующие миски, или же он мог нажать на красный рычаг, чтобы отказаться, что заставляло конфеты упасть в третью, ничейную, миску в центре.
Исследователи обнаружили, что по всему миру дети склонны были отказываться от конфет, когда их делили в пользу другого ребенка (таким образом, они отказывались от невыгодного неравенства или D.I.). Они также обнаружили, что некоторые старшие дети отказывались от выгодных предложений. Все это не вызывает удивления. A.I. среди взрослых было многократно задокументировано в прошлом; в одном раннем исследовании, проведенном бихевиористским экономистом Джорджем Левенштейном и его коллегами целых 66% участников испытывали неудовольствие от получения больше, чем кто-то другой. Удивляет то, что дети продемонстрировали A.I. только в трех странах: Канаде, США и Уганде. В других странах — в Мексике, Индии, Сенегале и Перу — они наслаждались сладким вкусом неравенства.
Эти результаты поднимают весьма интересные вопросы. Почему только в определенных странах детей беспокоила несправедливая выгода? И отказывались ли они от подобных несправедливых предложений из-за того, что они заботились о справедливости, — или же по каким-то другим, менее очевидным причинам?
Будет полезным отвлечься от более сложного случая с A.I. и начать с более простого случая D.I. Для невыгодного неравенства есть множество причин, и некоторые из них более очевидны, чем остальные. Конечно, D.I. неприятно с практической точки зрения, потому что вы получаете меньше конфет. Но оно также негативно и с социальной точки зрения, потому что оно сигнализирует о понижении в статусе. Фактически, когда дети отказываются от невыгодных предложений, они зачастую гораздо больше озабочены своим социальным статусом, чем самими конфетами или абстрактными идеями вроде равенства. Проблема не том, что правильно, а что неправильно. Проблема касается исключительно собственной личности: как я поступаю при подобном сценарии?
Важность социальной иерархии в отказе от невыгодной несправедливости была ясно продемонстрирована в нескольких экспериментах. В одном исследовании психологи Марк Шескин, Пол Блум и Карен Винн заставляли детей выбрать между тем, чтобы получить один жетон и дать один другому ребенку, и тем, чтобы получить два жетона и дать три другому ребенку. «Вам может показаться, что лучшим выбором является второй случай, потому что оба ребенка получают больше, — пишет Блум в свое книге «Просто дети». — Однако зачастую дети склоняются к выбору первого — только по одному жетону каждому — чтобы быть уверенными, что они не получат меньше, чем кто-то другой».
В другой версии исследования Блум и его коллеги предлагали выбрать между двумя жетонами каждому или же одним жетоном себе и никаких жетонов другому. Пяти и шестилетние предпочитали второе: таким образом, они отказывались от вознаграждения в обмен на то, чтобы иметь больше, чем их оппоненты. «У нас имеется природное неприятие к тому, чтобы получать меньше, а не к неравенству как таковому», — сказал мне Блум. Поведение детей строится не на принципах; наоборот, Блум верит, что оно мотивировано чем-то очень похожим на враждебность. И посыл здесь ясен: «Я хочу оказаться на вершине. Абсолютное количество конфет значит меньше, чем мой относительный статус».
Если D.I. продиктовано скорее статусом, а не справедливостью, может ли A.I. возникать из-за статуса тоже? Отказ от выгодного предложения, в конце концов, также имеет социальный посыл. Если вы живете в обществе, в котором идеи справедливости и равенства занимают привилегированную позицию, тогда становится разумным продемонстрировать, что вы следуете этим идеалам, пусть даже в ущерб себе. Окружающим может показаться, что, раз уж вы относитесь к типу людей, верующих в равенство не смотря ни на что, вы ценны для общества, что заслуживает уважения. С этой точки зрения, как D.I., так и A.I. преследуют одну цель: увериться в укреплении собственного статуса.
Возможно, для старших детей, находящиеся в процессе становления во взрослую жизнь, статус не всегда приходит с обладанием большего. Он также может проистекать из достойной восхищения модели поведения.
Если статус в действительности является движущей силой как для D.I., так и для A.I., это могло бы объяснить один довольно резко отклоняющийся результат исследования: Мексику. Когда эксперимент проводился здесь, очень немногие дети продемонстрировали A.I.; более того, развитие D.I. проявлялось гораздо позже, чем в других обществах. Другими словами, мексиканские дети были склонны принимать любые предложения, какими бы неравными они оказались в любом отношении. Авторы указывают на то, что в этом отдельном случае большинство детей уже знали друг друга. Возможно, они уже обладали определенной репутацией, в результате чего эксперимент не имел значительного влияния на их социальную иерархию. Они были вольны наслаждаться конфетами как таковыми, вне зависимости от социальных предпосылок.
Тем не менее, даже если у A.I. и D.I. имеется много общего — если они оба связаны со статусом — исследования Блейка и его коллег предполагают, что между ними существует как минимум одно фундаментальное различие. D.I. является врожденным: по всему миру, включая царство животных, получить меньше, чем остальные, воспринимается как оскорбление. С другой стороны, A.I., похоже, является следствием социальной жизни или культуры. В глобальном масштабе, по крайней мере, среди детей, похоже, оно распространено очень неравномерно. В Канаде, США и Уганде исследования показывают, что в среднем старшие дети с большей долей вероятности отвергнут выгодное предложение в пользу равного. Напротив, в Мексике, Перу, Индии и Сенегале они с готовностью согласятся на получение большего вознаграждения. В прошлом исследования A.I. были сосредоточены в так называемых W.E.I.R.D. обществах: западных (Western), образованных (educated), индустриализированных (industrialized), богатых (rich) и демократических (democratic). В результате, неравномерное распространение A.I. ускользнуло от внимания.
Чтобы объяснить подобное неравномерное распространение, Блейк и его коллеги указали на ряд потенциальных причин. Наиболее очевидная — это так называемые «западные нормы». Они предположили, что непринятие выгодного неравенства более распространено в западных сообществах, потому что на Западе равенство и абстрактное понятие «справедливости» по праву оцениваются как благо; в эту общую схему легко вписывается то, что жертвование собственными интересами во имя справедливости оказывается связанным со статусом (ирония состоит в том, что в последние годы, несомненно, западные сообщества боролись с проблемой подъема уровня неравенства — но на этом исследователи не стали сосредотачивать свое внимание). В более раннем исследовании МакОлиф, Блейк, Варнекен и другие коллеги обнаружили, что, в то время как испытуемые демонстрируют D.I. даже в отсутствие видимого партнера, A.I. возникает только в социальных ситуациях. Это предполагает, что для развития A.I. могут быть необходимы определенные типы социальной среды.
Если именно западная культура стимулирует A.I., тогда почему оно так распространено в Уганде? Блейк и его коллеги утверждают, что ответ содержится в особой выборке среди населения Уганды, которую они исследовали. Они набирали детей из школ, в которых имелись западные учителя и в которых ученики часто подвергались влиянию западных исследователей. Возможно, пишут они, эта среда изменил чувство справедливости студентов. Подобное объяснение кажется несколько грубым: не подвержены ли остальные сообщества западным нормам, особенно в современный век вездесущих смартфонов и СМИ? «Остается возможным и то, что дети Уганды не принимают выгоду по другим причинам, не связанным с западными нормами, — пишут авторы. — В этом случае, следует ожидать проявлений A.I. у детей в других сообществах Уганды со схожими культурными нормами, но различными институционными структурами».
За вопросом о том, насколько «западным» является A.I., маячит другой, более широкий, вопрос. Какие факторы в обществе способны были создать норму, при которой значимо обозначить себя для общества в качестве человека, который не желает получать больше, чем остальные? В том же ряде исследований, в каком он обнаружил, что при определенных обстоятельствах 66% взрослых испытывали A.I., Джордж Левенштейн попытался выделить условия, какие прежде других могли бы способствовать возникновению неприятия выгодного неравенства. Он начал с того, что попросил испытуемых представить себя в специфическом деловом положении. В первой ситуации, они якобы изобрели новый тип лыж совместно с кем-либо; в другой, они вместе с соседом делили налоговые поступления от пустующего участка земли; в третьей, они решали конфликт с менеджером по продажам в магазине розничной торговли. В каждом из этих сценариев, их изначальные отношения с оппонентом описывались как позитивные, негативные или нейтральные, а финансовые платежи были либо равные, либо представляющие невыгодное или выгодное неравенство. Как и ожидалось, когда дело доходило до D.I., мало кому понравилось получать меньше, чем соизобретатель, деловой партнер или менеджер. A.I., напротив, было представлено неравномерно; в некоторых ситуациях оно напрочь отсутствовало. Оно легко проявлялось в сценариях с изобретением и пустырем — если изначальные отношения были позитивными или нейтральными; оно встречается довольно редко в сценарии с магазином; если же отношения были негативные, оно исчезало повсеместно (в этом случае люди предпочитали оставаться в выйгрыше).
На основании выбора своих участников, Левенштейн разделил их на три группы: святые, лояльные и безжалостные конкуренты. Святые предпочитали равенство вопреки всему; их беспокоила справедливость во имя справедливости. Лояльные предпочитали равенство в позитивных отношениях, но в негативных они стремились к выгодному неравенству — они руководствовались социальным подходом в отношениях, стремясь создавать согласие отказом от несправедливых выгод. Безжалостные конкуренты всегда предпочитали получать больше. Процентное соотношение святых, лояльных и безжалостных конкурентов составило 24%, 27% и 36% соответственно (18% не могли быть классифицированы). Затем, при последующем наблюдении, Левенштейн прояснил заданные отношения, предоставив испытуемым некоторые заметки с объяснениями, почему данные отношения были позитивными, негативными или нейтральными. В этих условиях, количество святых и безжалостных конкурентов сократилось, в то время как количество лояльных перевалило за половину — 52%.
Когда участники получили больше контекста для социальных сценариев исследования и стали более вовлечены в их отношения, они, другими словами, отдавали больше для питания и поддержания отношений. И это было разумно. Результаты другой серии экспериментов показывают, что чем больше кто-либо получает в контексте неравенства, тем более враждебные реакции провоцирует этот человек у остальных.
Люди не любят тех, кто на вершине пирамиды тем больше, чем выше сама пирамида.
Все эти открытия сообщают нам кое-что о том, почему мы ценим справедливость. Наши идеи о справедливости скорее реалистичные, чем абсолютные. Так или иначе, мы приходим к справедливости как форме социального сообщения. Люди склонны не придавать значения равенству, когда это абстрактный принцип; вместо этого они используют справедливость для того, чтобы завоевать себе место в социальной иерархии. И по этой причине мы особенно охотно отдаем наши несправедливые выгоды, когда есть возможность укрепить будущие отношения.
Способны ли эти общие принципы объяснить, почему A.I. возникает раньше или чаще в некоторых сообществах? Возможно, однако потребуется гораздо больше исследований, прежде чем появится какой-либо четкий ответ. Одно мы знаем наверняка — что культура играет здесь большую роль — вот только какая именно культура? Можно ли ей обучить? Возможно, если мы сможем найти ответ на этот вопрос, мы сможем построить мир, где будет больше святых и лояльных — и меньше безжалостных конкурентов.
Источник: http://www.newyorker.com/science/maria-konnikova/how-we-learn-fairness
