Вопрос правосудия является одним из наиболее дискуссионных и труднорешаемых для любого сообщества, чьей целью является благополучие его членов, а не тотальный контроль над ними. Могут ли существовать тюрьмы (а стало быть, и тюремщики) в либертарном сообществе? Допустимо ли применение смертной казни в случаях проявления крайней деструктивности, например, в отношении серийных убийц?
Одним из возможных и достаточно популярных направлений является так называемое восстановительное, или трансформационное, правосудие, крайней иллюстрацией которого могут послужить деревни примирения в Уганде.
* * *
В сокрытой в листве, затишливой местности менее чем в часе езды от столицы Руанды расположилась небольшая община Мбё, своим спокойствием и умиротворенностью пытающаяся стереть следы тёмного, травмирующего прошлого своих жителей.
Именно здесь стали близкими друзьями Лоренсия Нийогира и ее ближайший сосед, Тасиан Нкундие. Но 22 года назад, во времена подъёма геноцида в Руанде, Нкундие вырезал практически всю семью Нийогиры, бросив ее умирать вместе с братьями и сестрами.
«Я очень ей благодарен, — признается Нкундие. – С тех самых пор, как я написал ей из тюрьмы, сознавшись во всех своих преступлениях, и попросил у нее прощения, она ни разу больше не назвала меня убийцей. Теперь я часто оставляю с ней своих детей, когда мне надо уехать из деревни. Она сделала меня свободным».
Эти двое принадлежат необычной и первой в своем роде общине из 54 семей, живущих в деревне примирения Мбё, одной из шести деревень, которые основала в сельских регионах Руанды некоммерческая христианская организация с целью помочь людям оправиться от жестокости и насилия 90-х годов.
Проект был запущен местной неправительственной организацией «Prison Fellowship Rwanda» («Тюремное товарищество Руанды»), которая объединяет людей и семьи, нуждающиеся в жилье, вне зависимости от их действий во времена геноцида.
PFR стремится свести вместе выживших и преступников, связанных событиями геноцида. В случае Нийогиры, вначале ее семья переехала в деревню, а Нкундие присоединился к ним после того, как был освобожден из тюрьмы.
В настоящий момент немногим меньше 3 тыс. жертв и преступников живут в шести деревнях примирения, успешное развитие которых PRF объясняет тем, что в них всячески подчеркивается важность прощения.
Жители не только посещают групповые дискуссии по разрешению конфликтов, но также совместно присматривают за домашним скотом, вместе выращивают кукурузу и маниоку, а также пользуются общим банковским счетом для оплаты медицинской страховки.
«Прекрасным стимулом для нас служит то, что мы сами управляем этим местом, — говорит Нийогира. — Здесь нет ни солдат, ни правительства».
В течение 100 дней с момента успешного покушения в 1994 году на Жювеналя Хабиаримана, являвшегося на тот момент президентом и принадлежавшего к народности хуту, более 800 тыс. человек народности тутси подверглись систематическому уничтожению, так же как и те из хуту, кто отказался участвовать в этих убийствах.
В годы, последовавшие за геноцидом, многие жители Руанды столкнулись с необходимостью не только прилагать усилия, чтобы справиться с колоссальной травмой, но также и решать практические вопросы, такие как вопросы жилья.
«Не важно, хуту или тутси — это была трагедия для каждого, — рассказывает Александр Гума, директор по коммуникациям PFR. — Если ты убил кого-то и отправился в тюрьму, по возвращении можно было обнаружить, что твой дом разрушен или отнят. Если же ты был из числа выживших, вся твоя семья была мертва и тебе некуда было податься».
Гума считает, что эти поселения отличаются от любых других инициатив, направленных на народное восстановление, так как они устойчивы и постоянны.
Гачача — судебная система Руанды, состоящая из управляемых гражданами трибуналов и введенная в действие в 2001 году — в качестве первой ступени трансформативного правосудия отчасти помогла наладить связь между предполагаемыми преступниками и выжившими. Однако, по мнению Гумы, примирение – долгий и запутанный процесс, требующий гораздо больше усилий.
«Попросить прощения и простить – это одно, но людям все равно приходится ходить окружными путями, чтобы не столкнуться друг с другом, когда они переезжают обратно в свои старые дома. Если мы хотим, чтобы Руанда действительно исцелилась, люди должны сталкиваться со своими потаенными, глубоко укоренившимися чувствами каждый день, чтобы боль и злоба никогда не выплыли наружу опять».
Деревни примирения также помогли смягчить напряжение в руандских тюрьмах, которые, как следствие геноцида, теперь сильно переполнены.
В начале 2000-х правительством президента Поля Кагаме был введен новый закон, подразумевавший освобождение многих так называемых «дженосидер» (от фр. génocidaire) в том случае, если они связались с выжившими жертвами и выразили раскаяние. Нкундие был одним из таких заключенных, решившим переехать в деревню примирения после своего покаяния.
В Мбё жители не стесняются своего статуса «преступника» или «уцелевшего».
Силас Увесегумуремьи, чей отец был убит другим жителем Мбё, говорит, что это жизненно важно для проекта. «Геноцид – это что-то такое, с чем невозможно окончательно примириться в душе, пока ты сам не пройдешь весь путь до конца. Да, мы должны помнить о тех особых ролях, которые мы все сыграли в 1994 году, но теперь эти воспоминания больше не вызывают злобы. Это сделало нас сильнее», — признаётся он.
В прошлом году «Национальная комиссия примирения и единства» (National Unity and Reconciliation Commission) опубликовала исследование, продемонстрировавшее, что, по мнению до 92,5% руандцев, примирение было достигнуто. Руанда добилась также некоторых других впечатляющих показателей, включая самый высокий процент женского представительства в парламенте.
Однако многие убеждены, что необходимо сделать гораздо больше. «Думаю, мы неплохо справляемся, но существуют остаточные проблемы, которые будут лишь усугубляться, если оставить их загнивать дальше», — говорит Реубен Каньесигье, социальный работник. «Дети заключенных зачастую находятся под угрозой, потому что их родители отбывают длительный срок. Они часто становятся злопамятными, не способны осознать ошибки родителей и сами становятся преступниками. Надо сделать гораздо больше для их защиты и образования».
Флоренс Батони, координаторка программы по миротворчеству в местной неправительственной организации “Never Again Rwanda”, склоняется к мнению, что проекты, направленные на помощь молодежи, очень важны. «Когда у кого-то вся семья была убита соседями, совершенно естественно, что у него будут проблемы с доверием, от которых будет очень сложно избавиться. До сих пор среди нас живут те, кто отрицает геноцид, — говорит она. – Очень сложно подсчитать, сколько их, и почти невозможно связаться с ними, чтобы как-то повлиять на их образ мысли, если мы не способны их определить».
По мнению Батони, семинары и неформальные дебаты для молодежи как в Руанде, так и в окружающих ее странах, таких как Бурунди, Уганда и Демократическая Республика Конго, помогут оградить их от возвращения к идеологии геноцида.
Критики режима Кагаме, однако, утверждают, что восстановление после геноцида стало повсеместно искусственным показным процессом из-за строгого регулирования со стороны правительства политики примирения, что проявилось в таких формах, как программы с обязательным участием наподобие «умуганда» (“umuganda”) – учрежденный субботник, который проводится в последнюю субботу каждого месяца.
Не смотря на то, что эти программы были инициированы для того, чтобы сплотить страну невзирая на этнические разногласия, находятся, однако, те, кого беспокоит, как подобные принудительные программы помогают решать более настоятельные проблемы в сообществах, такие как посттравматический стресс, с которым приходится сталкиваться выжившим.
Но жители Мбё придерживаются иной позиции. «Именно плохое управление посеяло семена раздора в 1994 году, в то время как хорошее управление помогло изменить ситуацию к лучшему, — говорит Алойзе Мутирибамбе. – Однако, в конце концов, хотя политические стремления могут способствовать каким-то явлениям, именно нас, народ, геноцид затронул сильнее всего, и поэтому именно мы должны изменить все к лучшему».
Не удивительно, что ряд скамеек под деревьями в Мбё – популярное место для общения, что можно расценивать как прямое проявление системы «гачача» (что переводится как «справедливость среди травы» с языка киньяруанда).
Когда ее спрашивают, испытывает ли она порой гнев в отношении Нкундие, Нийогира пожимает плечами: «Я прошла через многие трудности. Мне доводилось пить воду из придорожных канав, когда я спасалась бегством в Бурунди, я потеряла семью, я жила в страхе, что люди, сделавшие все это, вернутся, чтобы отомстить, после того как их выпустят из тюрьмы. Долгое время я жила в скорби и не решалась смотреть в глаза никому из хуту. Но я поняла, что я не могу жить так вечно».
Перевела: 無
При условии что человек больше вероятно не будет совершать деструктивные поступки, простить это вполне логично. Но вот что делать, если человек не раскаевается и даже не считает свое поведение деструктивным — большой вопрос.
Текст очень интересный, спасибо вам. Еще один сюжет в размышлениях о либертарном правосудия и конфликтах.
Инициативы хорошие, но не стоит забывать, что у руля в Руанде сейчас стоит вполне себе диктатор — Поль Кагаме правит страной последние 17 лет с абсолютным большинством в парламенте.
Т.е. все позитивные сообщения стоит воспринимать через фильтр диктатуры, которая получает довольно много денег от развитых стран — эти страны не хотят закрывают глаза на все, что происходит в стране с гражданскими свободами в обмен на лояльность и сладкие истории о восстановлении страны.
Цифра в 92,5% немного настораживает, к примеру.
В целом использование системы восстановительного правосудия в таких масштабах вызывает интерес и пожелания людям восстановить свои сообщества!