(Предупреждение: рецензия включает в себя разбор сюжета, так что тем кто не любит знать, чем всё кончится, до просмотра, рекомендуется прочитать её после.)
Михалкова не переношу. С тех пор, как третий раз посмотрел “Сибирского цирюльника” и понял, что меня кормили дерьмом и первые два раза мне понравилось. Теперь от его самодовольной рожи плеваться начинаю заранее – во избежание рецидива.
От “Двенадцати” я ожидал примерно того же, и потому сильно удивился, когда узнал, что aliaksei, не отличающийся особой любовью к увечным ценностям русских свиней, написал про этот фильм: “Михалков пусть и пидор, но кино снимать умеет.” В его устах это звучит примерно как у Экслера “смотреть: обязательно.”
Алёшенька, ты не прав. Конечно, хорошо, что Михалков говорит зрителю, мол стереотип “хачи жывотные” не всегда верен. Хотя и не ново, фильм Михалкова – переделка американского фильма 1957-го года, с точностью до этого самого посыла. Собственно, на этом посыле хорошее заканчивается, и начинается старое и заезженное обгладывание мощей духовного превосходства русской расы.
Для того, чтобы “зацепить” зрителя, используются универсально положительные идеи справедливости и сострадания, и больная тема Чечни. Этого, вкупе со старательной игрой актёров и парой классических приёмов вроде серии “флэшбэков”, хватает, чтобы большинство зрителей поверили и раскрылись. Вот тут-то им и начинают вкладывать в мозги то самое “разумное, доброе, вечное” дерьмо, которого я нажрался ещё в “Цирюльнике”.
Вот какие идеи Михалков считает нужным закладывать в голову зрителю.
Русский офицер (конечно же в исполнении самого Михалкова) круче всех. Он автоматически возглавляет присяжных, он всё знает заранее и заранее решил, как сделать лучше, он же единственный, кто в итоге предлагает мальчику реальную помощь. Он же никогда не бывает бывшим, не продаётся за деньги, не пытается переломать единогласное решение большинства, и вообще не имеет недостатков. В общем – прямая противоположность настоящего среднестатистического русского офицера, берущего взятки напропалую, плюющего на слабых и на справедливость, и понятия не имеющего, что приказы могут быть преступными.
Следующий по крутости в представлении Михалкова – классический фашист, иррационально ненавидящий всех, кто не похож на него или хотя бы с ним не согласен, и постоянно избивающий собственного ребёнка. Этот герой так сильно желает угробить чеченского юношу, что не обращает внимания ни на призывы к милосердию, ни на факты, ему плевать на справедливость и на остальных присяжных – жажда крови застилает ему глаза напрочь. В отличие от мифического “русского офицера”, этот моральный урод вполне реален, таких полно и в России и за её пределами.
Только вот в фильме Михалкова, в исполнении Гармаша, этот фашист показывается уверенным в себе мачо, красиво говорит и профессионально оказывает психологическое давление на своих противников, и даже в конце концов тоже демонстрирует сострадание. В общем, герою отрицательному пририсовывается образ подсознательно привлекательный, а его ксенофобия и насилие над слабыми даже особо не порицается – мол, для русского мужика это нормально.
Герой по-настоящему положительный – интеллигент, первым проголосовавший “против”, наоборот, выставляется идиотом и мямлей. Из его первой речи выходит, что он вступается за справедливость не потому, что это справедливость, не ради убеждений, не на основании фактов или мыслей – а просто потому что. Удивительно, насколько ему нечего сказать, если учесть, что через какие полчаса фильма именно он начнёт выкладывать на стол предусмотрительно собранные за предыдущий день вещдоки.
Остальные интеллигенты ничуть не лучше героя Маковецкого. Фактами они начинают интересоваться только к самому концу фильма, до этого вся аргументация защиты стоится на голых эмоциях – присяжные один за другим вспоминают душещипательные истории из жизни и, расчуствовавшись, решают пожалеть мальчика. И они же все до единого разбегаются в кусты, когда встаёт вопрос об участии в судьбе этого мальчика за пределами залы заседаний.
Вот оно, окончательное утверждение моральных ценностей по Михалкову: “гнилая интеллигенция” может только сопли разводить и нуждается в “сильной руке”. Добрый царь всё решит, а обычным людям останется только расслабиться и получать удовольствие. Лучшее, на что может рассчитывать слабый, бедный, и обиженный – это что найдётся сильный и богатый, который поделится награбленными излишками.
Неудивительно, что Михалков в характерной для себя манере давит зрителю на слезу, вместо того, чтобы заставить задуматься, как это делают серьёзные режиссёры. Задумавшийся зритель, чего доброго, вспомнит своего собственного “доброго царя”, который е%ёт его каждый день на работе. Который решает сократить фонд з/п и назначает себе премию за улучшение финансовых показателей. Который перегораживает тротуар своим джипом так, что “обычному человеку” приходится пробираться к трамвайной остановке через сугробы. Который закатывает корпоративную пьянку за деньги, недоплаченные работникам, да ещё ожидает, что работники будут ему в ножки кланяться за его щедрость.
В п%у такого царя. Туда же церкви и иконы, без которых тоже не обходится ни один фильм Михалкова. Ну никаким боком неуместна в фильме якобы о терпимости и справедливости символика русской православной деструктивной секты, открыто поддерживающей современных русских фашистов и навязывающей своим подданным средневековые моральные нормы.
Ещё одна спорная “великая русская идея”, которую Михалков настырно продавливает через слезу зрителя – мысль о том, что личное отношение важнее закона. Плевать, виновен мальчик или нет – он чеченец, значит дикарь, и должен сидеть в тюрьме. Плевать на факты, давайте считать, что он невиновен, потому что мы ему сочувствуем. Плевать, что он невиновен, если самый простой способ спасти его от убийц – это упрятать его в тюрьму.
В правильном контексте, отказ от законов и законников – вполне здравая мысль. Здоровое общество, построенное на отношениях любви, солидарности и взаимопомощи, не нуждается в законах – при наличии достаточной общности интересов любые спорные ситуации гораздо лучше разрешаются полюбовно.
Вот только современное общество – ни разу не здоровое. И контекст, изображённый в фильме Михалкова – не “все люди братья”, а “добрый царь”, стоящий над законом. Как показывает история, результатом такого отношения русских к закону гораздо чаще оказывалась не высшая справедливость, а обыкновенный произвол. И если американская традиция ставить закон впереди здравого смысла часто вызывает смех, русская традиция плевать на закон ещё чаще вызывает страх.
Итого, фильм – говно. Те же михалковские штампы, то же “русское офицерство” и “боже царя храни”. Даже приз на Венецианском кинофестивале ему дали специальный – не за лучшую режиссуру или актёрскую работу, а за то, что “всё как обычно” (в оригинале, “to acknowledge the consistent brilliance”).