Движение «желтых жилетов» (Gilets Jaunes) стало одним из самых масштабных за последние годы во Франции, которую, казалось, уже трудно чем-то удивить. Людей возмутили планы правительства Эмманюэля Макрона поднять налоги на дизельное топливо. Под удар в первую очередь попали небогатые французы, которых несколько лет подряд активно призывали покупать модели на дизтопливе.
Протесты начались в провинциях и практически сразу переросли в уличные войны с полицией и сопутствующие сожжения машин, баррикады, разбитые витрины банков и дорогих ресторанов. А требования из экономических быстро переросли в политические — отставку президента. В результате 4 декабря, премьер министр Франции Эдуар Филипп объявил о введении моратория на поднятие цен на топливо. Но означает ли это окончание самих протестов? О причинах протестов, участниках движения «желтых жилетов», децентрализации, уличных боях и экологии мы поговорили с непосредственной участницей событий в Париже Ксенией Ермошиной.
В СМИ появлялась новость, что премьер-министр Франции объявил о моратории на поднятие цен на дизельное топливо. Это победа?
Дело в том, что движение «желтых жилетов» действительно изначально ставило своей целью отмену этого налога на топливо. Но впоследствии требования разрослись. А так как движение неоднородно и включает в себя очень разных людей, то многие выдвинули более широкие требования, а именно стали требовать отставки Макрона. Поэтому для какой-то части движения это действительно победа, но для другой — еще не конец.
Так, участники движения отказались идти на переговоры с правительством, которые должны были состояться в понедельник. Делегация «жилетов» в последний момент заявила, что они не собираются туда идти. А один коллектив из провинции выпустил заявление, что «мы не хотим никаких представителей, и нужно организовываться децентрализовано» — по сути, продолжать ту форму организации, которая была изначально. В движении нет лидеров, нет профсоюзов, нет посредников.
Что интересно, из-за того, что все организовывается через Facebook, переговоры должны были вестись с модераторами этих Facebook-групп. У движения нет лидеров, но власти надо с кем-то общаться. И это очень интересная новая фигура. Если раньше таковыми были профсоюзные представители, то теперь — модераторы. Хотя это вообще не значит, что они действительно являются лидерами движения. Просто были известны их имена, и власть могла вычислить их из общей массы.
То есть власть согласилась пойти на эти уступки даже без переговоров?
Именно так. Я думаю, что добиться введения моратория так быстро получилось именно благодаря тому, что участники протестов не пошли на переговоры. Такой способ организации протестов совершенно не знаком французскому правительству. Оно не привыкло работать с такими движениями. Ведь последние десять лет протесты развивались примерно одинаково. Когда я изучала студенческие движения, сценарии протестов были крайне похожи: все начинается как низовое движение, мобилизуются университеты, но постепенно верх над этим берут профсоюзы и задают тон движению. Переговоры ведутся именно с ними. Так, например, в 2006 году за счет кулуарных переговоров профсоюзов и социалистической партии удалось увести людей с улицы. А тут просто не с кем переговариваться. Поэтому власть и пошла на уступки. Это во-первых. Во-вторых, потому что люди пошли на насилие. А в-третьих — потому что движение очень новое по своему демографическому составу. Его основная база — это 40–50-летние мужики-работяги.
Не могла бы ты более детально рассказать, кто стал костяком этого движения и какое место в нем заняли политические силы — как левые, так и правые?
Географически все началось с провинции. Небольших городов. Показательным может быть 18-тысячный город Тюир, где сожгли префектуру. Основу составили люди из таких городов и деревень — фермеры, рабочие, мелкие предприниматели, железнодорожники. Между прочим, не последнюю роль сыграли именно железнодорожники, так как они первыми начали забастовку, заблокировали пути и даже сломали рельсы, ведущие на северный вокзал Парижа. То есть демографически рядовой участник движения — это белый французский рабочий старше 40. И из-за этого достаточно быстро туда пришли правые.
Практически с начала движения в нем был крен в правую сторону. Но недавно вышел дискурс-анализ Facebook-группы «желтых жилетов», проведенный одной лабораторией в Гренобле. Группа насчитывает около 1,5 млн. участников. В результатах анализа говорится, что как такового расистского языка в постах и комментариях практически нет. Да, конечно, в движении есть ультраправые элементы, которые внедрились в протесты, и это можно видеть на митингах. Но в общей массе, если верить исследованию, ярко выраженного расизма в движении нет. Как нет и левой повестки. Они сами изначально подавали себя как аполитичные.
Я точно знаю, что анархисты первые две недели держались в стороне. Многие анархистские блоги делали заявления о том, что там правые и мы не хотим ходить вместе с ними по улицам. Но потом они поняли, что протест гораздо шире — это народ, который устал. Который не верит ни левым, ни правым, который не знает, куда себя деть, и у которого нет собственного политического языка или политической культуры. В анализе это Интернет-сообщество названо L’internet des familles modestes — «Интернет скромных семей». Это люди со скромным достатком, которые не знают, куда пойти и на кого полагаться. В итоге анархисты решили, что нужно присоединятся к движению, и 1 декабря они уже были на улицах.
Сейчас анархисты также пытаются активно внедриться в протесты. Прошла даже волна слухов, что на переговоры не пошли именно потому, что анархисты пробились в костяк движения и чуть ли не физически сдерживали тех, кто хотел идти на переговоры. Но пока это на уровне слухов, которые надо проверять.
Если я правильно понимаю, то основную массу протестующих в этот раз составили люди, которые обычно не выходят на массовые демонстрации. Почему они выступили в этот раз? Да еще и выдвинули политические требования — отставку Макрона.
Почему они выступили — это действительно интересно. Боюсь, что здесь нет одного ответа. Но можно предположить, что это стало последствием целого ряда непопулярных законов, которые принял Макрон. Та же трудовая реформа — она была очень непопулярна. Закон о реформе трудового кодекса пришлось проталкивать, используя специальное положение — 49.3. Это положение позволяет в случае чрезвычайного положения принять любой закон без обсуждения. Его принятие сопровождалось большими протестами, получившими название «Ночное стояние». Были и другие протесты в 17-м году. Но тогда это был типичный левый и профсоюзный протест. А трудовой народ смотрел на это все: «Да, закон хреновый, но, наверно, мы пока дома посидим». Но, видимо, поднятие пошлин на топливо стало последней каплей того, что происходило с бюджетной сферой в целом.
Вышли люди из очень разных секторов. Ведь реформы коснулись не только топлива. Вследствие последних реформ под угрозой оказались бюджетные железные дороги, и железнодорожники вышли примерно в то же время, что и «жилеты». Протесты наложились друг на друга и в итоге слились в один.
Реформы Макрона крайне непопулярны. Его называют «президентом для богатых» или «президентом стартапов», потому что он активно продвигает новые формы занятости вроде тех, что использует Uber. Такая себе «уберизация» труда. Поэтому, кстати, таксисты тоже присоединились к протесту. Многие считают, что за счет простых людей он пытается решить проблемы богатых.
Интересно, откуда взялся сам символ желтых жилетов. Согласно французскому законодательству, такой жилет должен быть в машине у каждого. То есть он стал тем, что символически объединило всех, включая самых бедных водителей — тех, у кого машины на дизеле и кто должен был пострадать от поднятия налогов больше всего. Движение сразу обозвали «черным блоком в желтых жилетах», так как выглядят они так же — одинаково одетые люди, которые громят и переворачивают машины.
Скажи пожалуйста, так кто все-таки прибегал к насилию? Это молодежь из неблагополучных кварталов, «радикалы», «вандалы» или обычные участники протестов?
«Желтые жилеты» очень быстро перешли к физическому присутствию в пространстве и «работе» с пространством и инфраструктурой. Железнодорожники разломали рельсы (не просто сели на них с плакатиками, а именно сломали). Сразу начались «блокажи», жгли шины, переворачивали машины, из подручных средств строили домики на автомобильных развязках и организовывали в них постоянные лагеря. Даже сегодня десятки таких «блокажей» сохраняются по всей стране. Противостояние с самого начала было физическим. Ту же префектуру в Тюире сожгли взрослые мужики. Выходили здоровые белые ребята с граблями и лопатами и били ими по лобовому стеклу автомобилей. Там же были и ребята с бедных районов или бретонцы со своими флагами. Полная смесь. Так что говорить, что это делали исключительно какие-то неблагополучные подростки, нельзя. Такие вот мужики тоже не стеснялись поджигать и переворачивать. В какой-то момент все делали всё вместе.
Да, кончено, нельзя отрицать и то, что кто-то забегал в магазины и вытаскивал оттуда что-то. Но это часть народного гнева, напрямую обращенного против буржуазных районов. Ведь парижские протесты разворачивались в очень престижных районах с крайне дорогим жильем. Если ты там живешь, то ты уже враг.
Даже для рядового участника протестов? Они тоже принимали участие в атаках на элитные кварталы?
Да, да. Изначально местом основной демонстрации были выбраны Елисейские Поля, которые мало того что близки к Елисейскому дворцу, но и являются местом концентрации бутиков и банков. Это финансовый район. И такой выбор был абсолютно не случаен. Участники вполне отдавали себе отчет, а антикапиталистические лозунги выдвигали даже правые политические группы, участвующие в протестах.
В целом, протестующие делали все то же самое, что обычно делает «черный блок», но в этот раз их было слишком много, и полиция оказалась к этому совершенно не готова. Протесты происходили в разных местах, люди постоянно перемещались небольшими группами, и чтобы с этим справиться, надо было изолировать половину города. Сегодня я слышала, что за один день было выпущено около 10 тысяч гранат, и в какой-то момент у полиции просто началась нехватка арсенала.
Есть еще одно интересное противоречие. Ведь повышение налога на топливо подавалось как экологическая мера по снижению выбросов в атмосферу, и выглядит это довольно прогрессивной мерой. Не получается ли так, что «желтые жилеты» борются против прогрессивных экологических инициатив?
В данном случае получилось так, что экологическая мера принималась за счет бедных. Вместо того, чтобы брать налоги с крупных предприятий, которые загрязняют окружающую среду куда больше, чем машины, они решают переложить проблему на плечи народа. Именно это не понравилось людям. Люди не против экологии, не против спасения планеты, но они понимают, что их обманывают. Ведь в это же самое время, те, кто реально ответственны за загрязнение, платят либо столько же, сколько платили раньше, либо не платят вообще ничего.
Кроме того, в 2015 году в Париже проходил климатический саммит, на котором так и не было принято ни одной эффективной меры по снижению выбросов углекислого газа. Например, предлагалось удешевить поезда, сделав их дешевле, чем самолеты. Но это решение так и не было принято: монополисты не хотят снижать стоимость железнодорожных билетов. А новый закон лишь повысит цены.
Все понимают эту проблему. Все хотели бы жить на чистой планете с хорошим воздухом. Но люди не понимают, почему за это должны платить именно они, а не крупные предприятия.
Если верить властям, то решение о моратории должно быть официально принято в ближайшие пару дней. Станет ли это окончанием протестов? Кого из протестующих удовлетворит такое решение, а кто продолжит борьбу за политические требования?
Трудно сказать однозначно, но те, кто уже вышел с лозунгами против Макрона — а таких было очень много — наверно, останутся. Хотя, конечно, не все. Анархисты точно будут участвовать до последнего. Действительно, есть опасение, что протесты пойдут на спад. Но результат может быть непредсказуемым. Кроме того, сейчас начались новые протесты лицеистов. Они блокируют свои лицеи по всей стране, и это может быть знаком нового витка событий. Все понятно будет в эту субботу, на которую была запланирована следующая большая волна протестов. Я бы сказала, что протест может спасть в его существующей форме, но может и начаться что-то новое.
