Были ли мы? Отвечаю: “были” – со всей выразительностью протокола, ответственностью, отчетливостью документа. Варлам Шаламов, “Перчатка”
Я хочу засвидетельствовать. О своем опыте административных арестов, о том, что я делал, о чем думал и как себя чувствовал. Много раз меня одолевали сомнения стоит ли это делать, нужен ли очередной рассказ задержанного, коих уже за время текущих протестов перевалило за 30 тысяч. Однако решил написать. Ведь я сам хотел бы прочесть все подобные рассказы моих товарищек и товарищей, друзей и подруг, всех близких мне людей, замечательных и достойных, кого коснулись репрессии. Мы сами пишем истории наших жизней за себя, и мне важны ваши собственные рассказы, а не куцие сводки на убогих мусорских пабликах. Писать об этом сейчас не так и легко, ведь вместе с приятными моментами преодоления собственного страха нужно касаться и самого страха, вместе с ощущениями общности и взаимной поддержки приходят и воспоминания об изолированности и упадке сил. Мне помогли проживать пережитое рассказы других людей, потому надеюсь, что мой рассказ тоже кому-нибудь сможет помочь.
Главное, помни: ты не один и ты не одна! Устала ли ты переезжать с квартиры на квартиру, вынужден ли ты был временно покинуть страну, проводишь ли дни напролет в постели без работы и смотришь сериалы или продолжаешь отдавать огромное количество энергии делам – мы все ценны и важны по отдельности и вместе.
Спасибо всем, кто меня поддерживали: переживали за меня, собирали передачки, писали письма и открытки, находили адвокатов, рассказали о происходящем со мной в тюрьме, вместе стояли против мусоров на улице и в камере и реагировали на мои слова “за все хорошее против всего плохого”. Отдельное спасибо издательскому кооперативу “Радикальная теория и практика”, чьи книги я с удовольствием читал во время заключения. А “Афтершок” Патрис Джонс непосредственно поспособствовала написанию этого текста.
Потерявшие страх
Однажды люди, которым нечего терять, могут сорваться с цепи. А люди, которым есть что терять, – увидеть в тебе врага. Патрис Джонс, “Афтершок”
Вы сами все понимаете: беларуский народ восстал против удушающего авторитаризма и захотел жить свободнее. Невиданный ранее размах протестов, море протестного креатива, бесчисленные проявления солидарности в обществе, новые инициативы, забастовки, женские марши, дворовое движение… Кажется, мы сами не знали, что так можем, и от этой эйфории свободы дышалось легко и немного сносило крышу. В режиме “бессмертных беларусок”, которые уже не боятся ни ковида, ни омона, вместе со своими товарищами и товарищками поддержал протест и я. Мы делали и думали, обсуждали и пробовали, поддерживали протест тем, что уже умеем и знаем, и спешно пытались создавать что-то новое. За предыдущие годы чувство страха давно стало привычным, но сейчас его не было – и мы сполна этим воспользовались! В октябре уже шли ожидаемые репрессии, государство взялось за всевозможные низовые самоорганизованные инициативы, и анархическое движение тоже разделило их участь. Уже отсидели Женя с Костей, задержали и избили Влада, выследили Леру, с работы дернули Сашу, но страх так и не пришел. Я спокойно продолжал делать что мог, зная, что сутки все равно неизбежны. И вот 23 октября в пятницу в 23 часа долгожданная встреча состоялась.
Нас задержали впятером в машине, когда мы возвращались по домам, на ул. Я. Коласа недалеко от советского рувд. Сзади подъехала машина гаи, к водительнице Аленке подошел гаишник и попросил оставаться в машине, а справа подошел активист губопика без маски и парочкой серых из рувд. Меня, Мишку и Илью рассадили по отдельности по мусорским машинам, а Аленка с Дашей остались в нашей. Никто ничего не объяснял, все и так стало понятно. Заводят в советское рувд, знакомая лестница в небо, усаживают на скамейки вдоль правой стены. Все выглядит спокойными и вполне бодрыми. Anarchists in da musarnya. Ну, поехали!
Стоит грозный бык в балаклаве, начинается вся эта канитель с описью вещей… и это так знакомо и одинаково, и так злит банальность всего беспредела, что “бессмертный беларус” невольно спрашивает у скрывающего свое лицо: “Когда уже в Беларуси закончатся политические репрессии?” Одинаковые протоколы за участие в Марше партизан за 18 октября по 23.34, шли с бчб, кричали “Жыве Беларусь”. Как обычно для протоколов телефонов нет, работы нет, все живут по месту прописки. Активист губопика Толчков Николай Святославович, руководящий парадом, находит у меня в кошельке 50 баксов и 20 евро, недоуменно спрашивает откуда у безработного валюта. Стоит ли лишний раз говорить, что в голове может не укладываться мысль о том, что люди протестуют ради идей, а не за деньги. Фоткает деньги и чеки. Смотрите по БТ новый репортаж про опасных экстремистов, которые… в магазине покупают продукты! Который в балаклаве говорит мне доставать шнурки, ставлю ногу на стол и достаю. Орет на меня, не нравится ему, ставлю на скамейку, тоже не нравится. Ладно. Потом они захотели татушки пофоткать и видосы с нашими объяснениями поснимать. Тату пускай, красивые ведь, а вот на видосы ни у кого желания не было и все отказались. Это им тоже не особо понравилось и они решили немного испытать наш дух на прочность.
У меня все не хватало времени пойти начать заниматься йогой. Милиция не бросит в беде. Нас парней поставили на растяжку у стены, ладошки наружу, и чтобы мы не халявили мусор в балаклаве ударами берцем по щиколоткам подрегулировал наши ноги на достаточную ширину – и вот статические нагрузки на разные группы мышц в течение получаса нам обеспечены. Нужно держать ровнее дыхание, следить за сердцебиением, стараться меньше двигаться, чтобы меньше потеть. Была опция прекратить упражнения, согласившись все же сделать для них видосик, но как-то все равно звучало не сильно заманчиво. Но потом пришел еще один мусор, который брал отпечатки пальцев, и упражнения для одного из нас на время останавливались. Илья сказал, что пальцы они имеют право брать только после решения суда, и ему накинули силовых упражнений на ноги. Когда эти физруки вообще ушли наверх и в помещении остались лишь молодые рувдшные, то я спросил все ли в порядке с ребятами, стряхивал руки отдохнуть и потиху уменьшил ширину для ног. После затяжной возни со всеми бумагами по машине нас отвели наверх, посадили в бусик и повезли на Окрестина. Мы ехали все вместе, общались и шутили, поддерживая один одну. Проезжая мимо My Dear Kebab, увидели, что уже было слишком поздно и он закрыт. Штош, посидим на ципе без фалафеля. ЦИП, медосмотр, стакан, меня одного увели первым. Спокойной ночи, друзья, и здравствуйте мои новые соседи! Занимаю последнее свободное место из 6 на втором ярусе перед ночным фонарем и ложусь спать.
Кот Триггер и суд Камбиса
Как правило первое время на сутках я большую часть времени сплю и согреваюсь, восстанавливая энергию, и не особо интересуюсь происходящим вокруг. Благо на Окрестина деревянные сплошные кровати, на которых днем не запрещают спать. Еда там неплохая, вкусная греча, чаек, белый и черный хлеб сносного качества, мясная еда уходит соседям, порой даже за бартер в виде соленого огурца. Или же несносная даже для соседей рыбная котлета, которая отправляется плавать обратно в аквариум. Узнаю, что подруги вместе сидят в камере напротив и их видно через кормушку, а друзья тоже вместе в камере слева. Их физическое присутствие где-то рядом очень меня приободряет. Понемногу начинаю запоминать соседей и их истории. Всех шестерых забрали по политике. И. организовывает мероприятия в институте Гёте, его задержали во дворе недалеко от работы. Инстаграм-селебрити верующий В. купил бчб-флаг, распаковал его на улице, повязал на плечи – и сразу же улетел с помощью 2 омоновцев, взявших его под подмышки. К С. пришли домой, попросили выйти, потому что есть вопросы по 9 августа, он вышел в одном спортивном костюме, и его забрали за якобы сопротивление мусору. Св. и М. с протестного двора на Притыцкого, 97. Позже выяснилось, что с того двора задержали более 10 человек. Как забрали М. я уже не помню, а вот Св. позвонили из рувд, где в тот же день была задержана его жена М., ему сообщили, что он может передать ей вещи, но там задержали и его самого. М. тоже сидела в камере напротив, по итогу они вместе пробыли по 15 суток день в день. Для М. это было уже второе задержание, после отсиженных 13 суток.
Я за один день отоспался и стал социализироваться. Все ребята неплохие, только удивлял своей наивностью верующий В., который слишком буквально воспринимал все, что ему говорили в его протестантской церкви, ну да бог с ним как говорится. Поначалу я настороженно относился к разговорчивому дворовому активисту Св., по взглядам русскому и беларускому националисту одновременно, но именно с ним я пробыл весь свой срок. И хотя мы с ним часто сильно зарубались за политику, аппелируя к очень разным аргументам, с ним оказалось больше всего взаимопонимания. И. рассказывал разные истории и в целом поддерживал дружелюбную атмосферу. Карма его наградила, у него оказался хороший адвокат и его отпустили после 3 суток, а дело перенесли на доработку. М. умиротворенно практиковал дыхательные и физические упражнения йоги на деревянной кровати или длинном столе. Я понемногу начинал заниматься своим антиавторитарным критиканством или общался с Дашей и Аленкой через кормушку. А наш воображаемый кот Триггер то ходил по камере, то выпрыгивал через открытую кормушку в двери на коридор.
В то воскресенье 25 октября был Народный ультиматум. Мы обсуждали вероятность массовых забастовок и в шутку говорили о том, как нас придут освобождать протестующие. Ведь стены рухнут! Мы ждали каких-либо новостей с воли. В тот день к нам подселили двух бытовиков по алкашке, которые политикой не интересовались. С их слов один пришел домой выпивший, “поругался с женой, даже не бил ее в этот раз”. Второй пришел домой очень пьяный – и от него сильно разило перегаром и в камере – лег на диван и уснул. Этакие две несчастные жертвы мужененавистниц. Новостей никаких они нам не рассказали, но очень ссали получить сутки из-за наших разговоров, потому что из нас за исключением святого В. никто иллюзий не питал. Но судебная система наказывает мужиков, доставляющих проблемы женам из-за алкоголя, небольшими штрафами, а не совершивших ничего людей 12-15 сутками. Тут уж кто более социально приемлен этому режиму.
На третий день задержания в понедельник проходили наши судебные заседания. С утра начались перетасовки людей. Увели кого-то из наших, но подселили Мишку и еще одного парня К., который к моей радости оказался веганом и принес с собой воды в бутылках и упаковку печенья Oreo. Он рассказал про массовый протест в воскресенье и малую активность по забастовкам. Я был очень рад компании Мишки, он шутил и играл с ребятами в тюремную игру кичу, поле для которой было расчерчено на одной из наших кроватей. А еще анархисты настолько милые, что могут переживать, когда им дают меньше суток, а не больше. Всем нам дали по 15 суток, а Мишке только 12, и он сидел и думал что же он мог сделать не так…) Говорю, что это потому что он самый красивый и судья не смогла дать ему 15 суток. Меня это очень умиляло.
Меня пригласили на коридор и провели на 2 этаж на судебное заседание по скайпу. Вместе со мной шел и Илья. Какое-то время мы стояли в холодном коридоре, потом меня пригласили в кабинет к ноутбуку. Товарищи мне нашли адвокатку, и для моей беседы с ней охранник даже вышел из кабинета. Сразу говорю ей, что исход понятен, передавайте всем привет от меня, со мной все в порядке и попросите передать мне мои книги: автобиографию Эммы Гольдман, “Афтершок”, “Власть и тело” Марии Рахманиновой, книги Петра Рябова по истории России, а если не возьмут эти, то хотя бы техническую “Высоконагруженные приложения” Клеппмана. И я знал, что передачу соберут люди знающие и все нужное у меня будет. Как и то, что в каком-то смысле сидеть на сутках проще, чем переживать за сидельцев и суетиться из-за передач на воле.
Никакого суда давно уже нет, один лишь фарс, поставленный на конвейер. Нужно только подыграть и сделать этот процесс еще более абсурдным. Например, спросить судью Волка Александра Александровича про такие вещи как совесть. Доверяю ли суду? Конечно нет, но отводы не делаю, ведь какая разница кем вас заменят. Ходатайства? Первое: адвокатка. Второе: повесить в зале так называемого суда картину “Суд Камбиса, или Сдирание кожи с продажного судьи”, чтобы она напоминала вам об ответственности. Судья особо не впечатлился, равнодушно удовлетворяется первое ходатайство и отклоняется второе. О, свидетель даже не Александрович Александр Александрович, а новый выдуманный Бельский Никита? Мусорок 1992 г.р. с наглой ухмылочкой, который говорит, что узнал меня на марше по фото из паспорта, где у меня тоже длинные волосы и очки. Нет, но ведь какая судье разница. В общем, 15 суток, мое пожелание судье все же купить себе совесть на зарплату, чао-какао. Постоял еще на коридоре потупил в стену, потом осмотрелся вокруг и увидел Мишку и затем ушел в свою камеру. Все понятно, можно спокойно досиживать эти сутки.
Суд Камбиса, или Сдирание кожи с продажного судьи
Жодино, еду я на Жодино, пусть кричат – уродина
Во вторник нас повезли на ивс в Жодино. Я ехал в автозаке в одиночной камере без света, но с камерой наблюдения внутри, напевая себе под нос “Вечную весну”. Через щель над дверью я видел глаза Св., который смотрел в мои. К концу пути я понял, что за моей стенкой находится еще одна камера на всю ширину автозака, в ней были девушки. Я настучал начало ритма одной из мелодий самбы, услышал в ответ продолжение, порадовался и дальше ждал приезда. Вход, небольшой коридор с затхлым воздухом, потом длиннющие коридоры по тюремному подземелью, команды держаться то правой, то левой стороны коридора, продол 2 этажа, камера 36. Жодино… Как только я зашел в камеру в меня сразу же ворвались ощущения и воспоминания о жодинском камерном быте: этот запах с туалета, эти желтые стены, это пространство вокруг стола со скамейками в центре, эти нары из металлических уголков! Вместо тысячи слов… Я был в жодинском ивс после задержания 15 марта 2017 года на “Марше нетунеядцев”. Камера воскресила неприятные воспоминания о самом камерном быте и приятные о людях, которые были со мной рядом. “Тюремное живет в тюрьме”, – подумал я тогда.
Камера ивс в Жодино
Нас снова было шестеро. Я и Св., Ан. задержали во дворе на Притыцкого после конфликта со срезавшими ленточки, оказавшимися омоновцами. Спортивный П. попался на Пушкинской, выйдя на разделительную полосу дороги, после фрунзенского рувд у него появился фингал и ссадины на лбу. Наши “деды за 50”, работник банка А. и наладчик насосов в подземных переходах С., тоже были задержаны на воскресном марше. Пока было непонятно что за люди мои новые соседи, но зато были понятны две общие проблемы: курение и тюремщики.
Курили четверо, сигареты проблемой не были, а вот спички были. Св. переносил время без курения легко, но у остальных была ломка, особенно у П. Он с ходу облазил все нычки, нашел пару спичек, какую-то веревку и мойку. Я сразу подумал о том, что очень хорошо, что я не курю. Иначе пришлось бы бросать, чтобы не нарушать этику “не верь, не бойся, не проси” (и спичек от мусоров “не зажигай и не гаси”), или сочинять потом свой кавер на “стрейтэджер на две трети”.
Тюремщики же сразу дали понять кто здесь устанавливает порядки, которым нужно подчиняться. Каменное лицо орало и требовало при входе мусора в нашу камеру вставать, становиться лицом к стене, смотреть в пол. Все нутро протестовало. Нет, не бойся, сопротивляйся, гордо смотри прямо. Хамство и вербальное насилие очень бесили. Как и небрежное отношение к проблемам со здоровьем. У А. и Ан. было давление, у Св. ныла нога от защемленного нерва, у П. болел живот. Обезболивающие таблетки закончились через пару дней, и “доктор” мог предложить только какой-нибудь аспирин. Вот так будет выглядеть наша медицина, когда всех врачей уволят как неблагонадежных, а лечить людей вместо них придется мусорам.
Первый раз у нас забрали на дневное время матрасы кажется уже на второй день за то, что мы сидели на металлической кровати, даже не лежали. Хотя логика этого наказания так и осталась непонятной, раз на них все равно нельзя днем лежать. На вопрос нужны ли нам обратно матрасы (вата, если по фене ботать) мы равнодушно отвечали, что можем забрать. На второй же день мы заценили еду, потому что в первый день нас не покормили. С утра в своей тарелке каши Св. увидел черный комок, который начал расползаться маленькими серо-черными глистами. Наша баланда через клоаку отправилась прямиком в ад. Жодинский серый хлеб был очень плохого качества, что даже поделки из него быстрее разваливались. Но к счастью больше особых сюрпризов с едой у нас не было, то, что было без мяса, было сносным, супы бывали даже вкусными. О легендарном бигусе на стене у двери был нацарапан отзыв: “Мусора, жрите свой бигус сами”.
На сутках соседи по камере делятся на 2 группы: тех, кто ведет себя с мусорами правильно, и всех остальных. Легче всего было с П., у него за плечами было пару сроков и ему ничего объяснять не приходилось. Св. тоже все понимал, но беспокойство за жену и больная нога все же вынуждали быть сдержаннее. Робкий Ан. боялся, но боялся честно, слушал аргументы почему нельзя позволять мусорам все больше и больше наглеть, а нужно бороться там где стоишь и давать отпор насколько в наших силах, соглашался во многом, и под конец срока стал заметно смелее. У А. проскакивала борзость на словах, но до дела не особо доходило. У С. был универсальный аргумент: ай. Я никого не хочу обвинять, но мусора сами часто играют на коллективной ответственности, а значит и достойно ответить им лучше всего можно тоже коллективно.
Та среда также предвещала передачки, и я был абсолютно уверен, что мне ее передадут. Так и вышло. Но задержанных и передач для них было так много, что нам их смогли выдать только на следующий день под обед. Любая передача сама по себе уже большая поддержка от близких людей, но я был несказанно рад, что получил свои книги, сменную одежду и даже веганскую колбасу. К тому времени мой свитер сильно отдавал смесью запахов хлеба, пота и параши, а грязные волосы сваливались. И все же с того дня сутки делилась на время до книг и после. Мне передали первые два тома автобиографии Эммы Гольдман и “Афтершок”.
Я не знаю, где ты читаешь эту книгу или что на первых полосах сегодня, но я знаю точно, что ты не чувствуешь себя в безопасности. Надеюсь, у тебя есть уютное гнездышко в этом жестоком мире. Патрис Джонс, “Афтершок”
Я был под глубоким впечатлением после прочтения “Афтершока”, от охвата тем и попыток органичного синтеза различных идей, придания большего значения социальному в психологическом. Это пособие для активисток и активистов, переживших психологические травмы из-за своей деятельности, и сама Патрис Джонс является и практикующей терапевткой, и активисткой в одном лице. Она анархистка, эко-феминистка, веганка, лесбиянка. Эта книга и так очень заботливая, тем более если читать ее в камере. Она помогала мне лучше почувствовать связь с самим собой, с другими людьми, больше задуматься о связях с животными, природой, всей планетой. О силе наших связей, которые могут и должны быть поддержкой сами по себе для каждой и каждого из нас. Она говорит о необходимости культуры заботы в наших сообществах. Думаю, она бы отлично уравновешивала нашу культуру безопасности, необходимую, но параноидальную. Подобные идеи слишком ценны, чтобы оставаться лишь текстом в хорошей книге.
Меня очень злило и держало в напряжении поведение мусоров. Придирки на пустом месте, гопнические интонации “на русском литературном языке”, очень частые подсматривания в глазок. Хотя я все равно старался больше включаться в общение с соседями и игнорировать мусоров, не отвечать на их вопросы не по делу, даже не смотреть им в лица, просто отворачиваться. Мы все время рассказывали истории, обсуждали и спорили на разные темы, шутили и играли в домино из хлеба, которое Св. сделал еще на Окрестина, и в кичу, которую я расчертил и разрисовал карандашами. Мы жили своей жизнью и никого не трогали, но мусоров нередко не устраивало и такое. На наш смех некоторые заявляли нам, что камера – это не то место, где можно радоваться. Я офигевал от такой наглости: будет нам еще какой-то тюремщик говорить какие чувства испытывать, а какие нет. На подобное хотелось резко отвечать. И даже под страхом физического насилия было важнее стоять за себя, за соседей, за собственное достоинство и уважение к себе.
В среду вечером один заключенный настойчиво требовал у мусоров дать ему зажигалку. Мы еще даже не знали как часто выводят на прогулку, где мусора дают прикурить, – у нас прогулок пока попросту не было. Он был раздраженный и достаточно дерзко с ними общался. В конце концов он послал мусора нахуй. Глухой удар по корпусу. Еще удар. Звук упавшего тела. Извинения у мусора через сильную одышку. В четверг вечером были слышны стоны из-за открывшейся двери. Мольба не закрывать снова в одиночке. Меня раздирала ненависть к мусорам и чувство беспомощности от невозможности помочь человеку, над которым издеваются. В такие моменты все мое тело замирает, лицо становится мрачным, уши вслушиваются в каждый шорох за дверью, и я испытываю сильное презрение к некоторым соседям, которые пытаются не замечать происходящего и нелепо хохмить.
Мне кажется, что большинству активистов знакома эта пляска решимости и страха при виде чужой неволи. Патрис Джонс, “Афтершок”
Смецце: шторка, пятачок и все-все-все
Открывается дверь и раздается вопрос: “Смецце в корзине есть?” В какой-то момент, чтобы выплеснуть свою накопившуюся злость на бумагу, я написал:
Смецце. Как режим, система, как инструмент насилия вы есть. Как людей, личностей вас нет. Для меня нет. Я не различаю ваши лица. Более того я даже стараюсь в них не смотреть. Мое презрение или игнорирование вашего подглядывания в глазок или обращения к нам – это все, что вы заслужили, надев форму. “Никакой любви для вас, это правда”. Сведение эмоционального контакта к минимуму к институционализированному насилию в виде этого тела с дубинкой, которое думает, что я ему что-то обязан. Мои политзеки-сокамерники для меня есть, мои друзья в соседних камерах есть, эти стены, которые рухнут, уже шатают все те, кто для меня есть. А вас нет.
Но все же некоторые персонажи обрели свои имена.
Все это время по приезду на Жодино я ужасно не высыпался. По утрам в 6 часов был подъем под звуки гимна, дневной свет горел в камере круглосуточно. И даже когда наш фонарщик С. выкручивал одну из двух ламп на ночь, это не решало проблемы. Я часто не успевал уснуть до того как начинался хор из храпа и пердежа. Потому первые дни я часто спал днем, сидя за столом, иногда удавалось задремать лежа на металлической кровати. В одну из моих бессонных ночей я просто перестал пытаться уснуть и лежал с открытыми глазами. Дежуривший в тот день мусор, подсматривающий в глазок, уставился на меня и спрашивает почему я не сплю, а затем выдал мне, что я легко могу уснуть, а не сплю только из-за самовнушения. Через какое-то время он спросил меня снова. На мой вопрос спит ли он тоже дома при включенном свете, он ответил, что вообще-то да, он приходит со смены домой и уже светло, а у него в комнате нету шторки. Бедняга, наверное он думал, что мы с ним в равных условиях и ждал моего сочувственного понимания. От нашего диалога проснулись некоторые соседи, мы посмеялись с этой истории и окрестили его “шторкой”. Той же ночью мусора на продоле слушали музыку, и это было что называется до слез, когда кто-то из них подпевал Ляписа. “Ау-ау-ау, я тебя все равно найду”. “Знай, это любовь, с ней рядом Амур крыльями машет”.
Был и другой персонаж, молодой невысокий розовощекий мусорок, который плохо умел связно выражать свои мысли. Он ходил рядом со своим коллегой покрупнее, и ассоциация с Пятачком напросилась сама собой. По выходу с суток я узнал, что девушки назвали его “сельским дурачком”. С ним у нас произошел казус в субботу утром. Мы все ночью плохо спали, утро было очень вялое. П. лежал на скамейке с закрытыми глазами, что не было запрещено, ему болел живот и вообще он неважно себя чувствовал из-за ломки по сигаретам. Я сидел на своей кровати рядом. В окошко посмотрел пятачок.
— Стукни ему по ноге, – говорит мне пятачок. — Я не собираюсь этого делать. — Стукни, чтоб он проснулся. — Я не буду выполнять незаконное требование сотрудника ивс бить другого заключенного.
Недоумение на лице пятачка. Нарочито громко открывается наша металлическая дверь, заходит внутрь мусор и говорит двум нашим скинуть матрасы на пол. На этот произвол мы среагировали дружно. Я тоже кидаю свой матрас на пол и говорю, что мне мой тоже не нужен. Кидают свои и все остальные. Называют наши с П. фамилии, говорят выкатывать вату на продол, а потом отводят за угол и ставят на растяжку. Уже знакомый по советском рувд сценарий: лицом к стене, руки на стену, ноги широко, пару ударов по моим ногам, чуть больше по П. Боковым зрением вижу, что тело П. опускается на подкошенных ногах, далее наши словесные перепалки, я начинаю злиться и ругаться на мусоров, но вижу, что П. говорит, что оно не стоит того, и я замолкаю. Вы не подумайте, он бы один их двоих ушатал, но в этом видимо и было дело, и лучше ему спустить этот конфликт на тормоза. Все равно поворачиваю голову и спрашиваю его “Как ты?”, слышу, что все в порядке, и нас быстро уводят обратно в камеру. Я переживал за П., хотя человек он очень крепкий.
Потом было смешно. На пересменке другие мусора увидели наши матрасы и стали спрашивать пятачка почему они там лежат. Пятачок что-то промямлил, тот переспросил его, чтобы внятно объяснил что вообще произошло. Потом решил, что это бесполезно, открыл нашу дверь и спросил нас самих. Мы рассказали, он все понял, однако посоветовал нам правильно интерпретировать слова пятачка, что “стукни” означает “разбуди”. Мы порадовались признанию пятачка лошком со стороны его коллеги и нашей маленькой моральной победе.
Мы живо обсуждали эту ситуацию, не стесняясь всевозможных эпитетов в адрес мусоров, а пятачок стоял под нашей дверью, подслушивал, иногда смотрел в глазок, но на него даже никто не обращал внимания. Потом он сказал, что запомнил все, что я о нем говорил. Нас ждало возмездие. В ту субботу мы впервые пошли на прогулку. Это маленькие дворики 3×3 метра, с цементными стенами, зеленым мхом на них и красными железными воротами. Ребята выкурили по несколько сигарет до головокружения, мы слышали в соседней клетке девушек, я спросил как дела у подруг. Мы довольные вернулись обратно в камеру, подышав свежим воздухом на 5 день в Жодино. И тут мы обнаружили нежданчик: на нашем деревянном столе, на котором еще до нас была надпись “ЖЫВЕ БЕЛАРУСЬ 1.10.2020 – 16.10.2020” появилась новая, “ПАСАСИ”. Шах и мат, злостные змагары, коварный пятачок с интеллектом 3-классника унизил вас! После такой досады мы не знали что нам делать. Весь день мы были под пристальным наблюдением. Я обнаружил, что пока нас не было в камере, пятачок достал мой листик из книги с пометками и выписанными цитатами, безжалостно разорвал его и выбросил в сметницу. И поздно вечером ближе к отбою втихаря открылось окошко и как ляпнула его крышка, что вылетел кусок оргстекла. У – устрашение. Но я вызвал кнопкой его коллегу, сказал, что стекло выбили не мы, чтобы потом с нас за него не спрашивали. Тот покачал головой, сказал “хорошо” и ушел. Нам отдали матрасы и мы легли спать.
А теперь без иронии. Держи свою душу неповрежденной. Не общайся с мусорами, максимально игнорируй их, их эмоции и желание как-либо с тобой взаимодействовать, насильственно или нет. Береги себя, сохраняй свое эмоциональное и физическое здоровье. Смысл административного ареста в причинении тебе максимального страдания и дискомфорта. Поэтому сопротивляйся: чувствуй себя там хорошо и бунтуй любым доступным тебе способом!
We all live in a yellow submarine
Отдельной темой является жизнь как на подводной лодке со случайными людьми, от количества и комбинации которых может сильно зависеть самоощущение. Мы люди разных характеров, возрастов, мировоззрений. И в камерных условиях все проявляется достаточно быстро. Мы можем стараться привносить что-то хорошее в поддержание общей погоды в хате, но вместе с этим привносим туда свой бэкграунд. Анекдоты и юморески здорово, но сексизм и гомофобия в них – нет. Выглядеть смелым и не бояться здорово, но невозможность сказать о страхе и слабости – нет. Маскулинность подобное не одобряет. Интерес к веганству здорово, несмешные “оригинальные” шутки – нет. Из-за того, что очень многое не выбираешь и временно с этим нужно в определенной степени мириться, копится усталость. В таких обстоятельствах логика поведения становится схожей с той, когда взаимодействуешь с мусорами: это постоянный выбор, отреагировать или проглотить.
На сутках мы все оказались по одной причине: мы все против условно одного и того же. Но за что каждый из нас? Мы сталкивались мировоззрениями, моим соседям нередко приходилось слушать критику всего и вся с моей стороны, об анархизме то есть. Особенно часто мы спорили со Св. Я отмечал его мышление в рамках национализмов, геополитики. Хотя книги об анархистке Гольдман он прочел с интересом. Когда мои уши уставали и внутренний счетчик “баб” и “пидорасов” переполнялся, я начинал рассказывать соседям факты о гомосексуальности и патриархате, которые сам знал, задавать вопросы по теме тем, кого это больше всего беспокоило. Это немного помогало сбивать сексистскую и гомофобную спесь. И деды у нас воевали, и советские солдаты немецких женщин насиловали… Но споры наши оставались уважительными. Для моих соседей также были полезными опыт и знания о работе нашей репрессивной системы, мои личные или моих товарищей.
Как мы объясним омон нашим детям?
В камере между туалетом и умывальником лишь невысокая перегородка, и некоторых это смущало. Со временем с подачи А. у нас появилась традиция при каждом походе в туалет хором запевать немного переделанный припев “Песни идущего домой” Бутусова, где концовка каждый раз менялась в зависимости от актуальных событий. Например:
И вот он сидит На краю водопада. У нас забрали матрас, Но нам он и не надо.
Он же любил затягивать Михаила Круга: “А сечку жрите, мусора, сами”. Но давайте вернемся к чувствам в мужской камере.
Я достаточно устал за первые 5 дней на Жодино, к вечеру субботы у меня гудела голова. И дело было не только в недосыпании и мусорах, а в реакции некоторых соседей на обращение с нами. После утреннего инцидента у нас закономерно случился эмо-раунд. В целом настроение было боевое, были даже разговоры о том, что в случае дальнейшего прессинга мы можем объявить голодовку. Св. поддерживал весь кипиш, Ан. относился сочувствующе, хоть и не одобрял любую эскалацию, даже если она была необходима для нашей же дальнейшей защиты. Я объяснил свою позицию и ощущение от всего происходящего, потому что своей риторикой и поведением я мог кому-то показаться неким бесстрашным отбитым активистом, что было далеко от правды. Я рассказал, что мне тоже страшно, что это всегда выбор между хочется и можется, но если мы терпим и ничего не делаем в ответ, то мусора наглеют все больше. Так уж они устроены, 97% из них. И что да, увы, борьба требует жертвенности, а у нас из оружия по большому счету есть сейчас только правда и готовность стоять за себя и за других. У некоторых из нас. За день до этого я честно признавался, что меня высаживает “думание за мусоров”, оправдывание их поступков на основе логики власти и в духе “мы сами их провоцируем”, и огорчает нежелание вписываться за других и даже за себя. Я старался говорить тактично и все объяснять насколько только мог.
Как лимбическая система определяет, что ситуация опасна? Когда на это указывает сочетание ощущений и воспоминаний. Некоторых вещей мы боимся инстинктивно, но большинство страхов – выученные. К счастью, можно отучиться бояться. Страх – это одно из базовых чувств. Именно поэтому от фобии и панических атак, если они не осложнены другими факторами, относительно легко избавиться. Патрис Джонс, “Афтершок”
Днем вроде бы все шло как обычно: болтовня, настолки из хлеба, еда. Но я стал замечать, что мое кипишное поведение напрягает некоторых соседей, они чувствуют невозможность в него включиться в присутствии мусоров ни вербально, ни действиями. Однако начинают храбриться и говорить более дерзкие вещи когда те уходят. Хотелось бы отсидеться тихо-мирно, но не все могли об этом явно сказать. Может из-за этого отношения ко мне, может из-за этой гребаной жизни на подводной лодке, может все вместе, но кажется, что в мою сторону стало больше мелких подъебок или фамильярного отношения. С другой стороны от других соседей я почувствовал больше уважения. Видимо к 8 дню отсидки начала сказываться общая усталость. Позитива мало, негатива все больше. Тюрьма зловеще делала свое карательное дело…
П. тоже часто нервничал. Из-за вспыльчивого характера. И из-за диагноза, который мы ему поставили: ОСН, острая спичечная недостаточность. Он нам говорил, что в плане отношения мусоров режим отсидки по административке на Жодино куда хуже, чем по уголовкам из его опыта. Еще бы, нужно ведь успеть за 15 суток максимально наказать заключенных и отбить желание протестовать. Зато он всегда впрягался, и я это очень ценил. Простой и честный парень, он сказал мне, что таких людей как я он называет воинами света. Меня, признаться, это тронуло и поддержало. Боец ММА, сидевший за драки, со своими понятиями о добре и зле и внутренним стержнем. И за те слова ему большое спасибо.
Уже было поздно, всем хотелось спать. Часов нет, матрасов нет, команды “отбой” нет. Я прилег на койку и немного кайфанул по металлу. После выбитого пяточком оргстекла, моих доводов, что нужно об этом сказать нам самим и аргументов в ответ “зачем, что это даст, только злить мусоров”, у меня появились разочарование и злость на трусость даже по таким мелочам. После того, как я все же вызвал мусора и сказал про его коллегу-долбоеба, все соседи остались довольны. А меня откровенно все заебало.
Страх чувств – это распространенная проблема. Многие боятся печали, потому что опасаются, что она поглотит их. Они могут заменять чувство, которое боятся выражать, на гнев. Страх чувств заставляет людей использовать различные механизмы защиты от нежелательных эмоций. Чувства, которых пытаются избежать, обычно рано или поздно выходят на поверхность, зачастую еще более болезненно, чем если бы их пережили и выразили сразу. Патрис Джонс, “Афтершок”
Чтобы тоже не играть втемную, я явно проговорил соседям как себя чувствую и что думаю по поводу всего происходящего. И допустил, что устал не только я один. Но всем на словах было ок. Мальчики не плачут. А я взял ручку и оставил свои переживания на бумаге. Меня в какой-то степени отпустило, и я сказал себе, что с завтрашего дня я буду больше беречь свои силы и не впрягаться за тех, кто сам за себя это даже не пытается делать. Лег спать и наконец-то хорошо выспался.
Удивило ли тебя, когда я рассказала о своих злости и грусти? Считаешь ли ты безумной мысль о том, что можно еще сильнее бояться? Думаешь ли, что для позитивных изменений нужно подавлять негативные эмоции? Беспокоишься ли, что тебя может охватить тоска или ужас? Считаешь ли, что эгоистично зацикливаться на себе, когда столько людей и животных страдает намного больше? Ведь, в конце концов, как я уже сказала, мы на пороге бедствия! Разве в такое опасное время можно позволить себе задумываться о чувствах? Активисты привыкают подавлять – а не выражать – свою уязвимость, и им даже труднее, чем другим людям, справляться с нормальными эмоциональными реакциями на расстраивающее событие. Патрис Джонс, “Афтершок”
Жаль, что в тот момент никто не сказал мне, в чем разница между потребностями и ожиданиями. Про мою потребность в чувстве солидарности и про тщетность моих ожиданий. Все же стоило попуститься и осознавать, что я привык общаться с активистами и активистками, от которых ожидать поддержки куда проще, которые впрягаются за меня и за которых я сам готов впрягаться. А все те люди, которые впервые вышли протестовать за последние месяцы, все равно большие молодцы и делают немалое достижение для себя. В тот момент мне стоило вспомнить песни из первого альбома Ricochet.
ОБЕЩАЙ МНЕ СДЕЛАТЬ ШАГ, И Я СДЕЛАЮ ДВА
Обещай мне сделать шаг, и я сделаю два Мы искали в людях свет, но давали им лишь слова Вместо света был блеск, косметика Пустые мешки наполняла пустая рука
А мне хотелось бы жить, как мне хотелось бы жить А мне хотелось молчать чаще, чем говорить И мне хотелось бы знать на кого спихнуть вину За то, что “невидимая рука” прижала меня ко дну
Никто не хотел быть первым, но просто кто-то не смог молчать И если бы мог сидеть и ждать, он бы не стал ничего менять Глупо ждать спасенья извне даже на самом дне Ведь мир стоит на одном слоне, как мой стоит на мне
Будто все, что есть, но победа настолько близка насколько она нужна У меня вчера была душа, теперь стоит цена, не важно насколько она высока Все, чем я могу платить, лишь моя пустая рука За обещанье сделать шаг, когда я сделаю два
Ёу!
Следующие дни проходили достаточно тихо. Я следовал своему решению беречь себя, вдумчиво читал “Афтершок” и следил за самочувствием. Это оказалось несложно. В воскресенье весь день не было никаких проверок, а мусора стали вести себя даже с намеком на дружелюбие. Пятачок видимо получил по шее от дежурного за свою самодеятельность с матрасами, стал вежливым и больше не бычил на нас. В понедельник произошло что-то совсем странное. Утром открылась дверь, тюремщик подозвал Св. и спросил какой сегодня день. В тот день была 13-летняя годовщина его отношений с М. Ему передали от нее записку и дали 5 минут на написание ей ответа. Позже тюремщик сам передал М. цветок из оригами, за что сам же забрал что-то из следующей передачи Св. Без комментариев.
Мы много общались и дискутировали. Я немало порассказывал об антиавторитарных идеях и своем отношении к разным вещам. В мире стало на 5 человек больше, для кого анархисты перестанут ассоциироваться с террористами, а какими будут эти ассоциации это уже их дело. Сам же я узнавал кое-что из истории России или геополитики Средней Азии и Казказа. Как минимум я понял, что мало знаю о том регионе и это вызвало мой интерес. И снова подогрело мое желание попутешествовать там, от Грузии до Туркменистана.
А еще вечером у меня произошел забавный диалог с охранником после пересменки:
— Чё на шконаре сидим? — Нравится. — Чё, я не понял? — Какая разница!
Мы оба были в явном недоумении. А все дело в том, что я был рядом с дверью, когда он спрашивал, и подумал, что вопрос адресуется мне. Я забыл что такое шконарь и не понял что он вообще хочет. Оказалось, что за моей спиной наш фонарщик С. сидел, свесив ноги, на втором ярусе кровати. Соседи долго смеялись с моей наивной дерзости.
Чё на шконаре сидим?
Начал было я давать слабину и думать, что мусора способны по-человечески с нами взаимодействовать, как они вернули меня на землю. Уже был вторник 3 ноября, и нас повели на вторую прогулку. Когда я спускался по лестнице на улицу я неожиданно увидел Леру в камере на улице! Она меня тоже увидела, улыбалась и кивала. Я был несказанно рад, и пусть мы должны идти руки за спиной и глаза в пол, я машу ей левой рукой и радостно приветствую: “Ёу”! Офигевший охранник, стоящий рядом с их камерой, очень злится, что это еще за “ёу”. Нас только завели в самую дальнюю камеру, как он подошел к ней и спросил кто крикнул. Честно говорю еще на радостях, что это был я, и меня уводят обратно в нашу камеру. Моя минутная прогулка окончена. Прохожу обратно мимо ее камеры и вскидываю правую руку вверх со сжатым кулаком. Охранник угрожает ударом по почкам, берет меня за куртку, подталкивая идти быстрее по лестнице, и заводит в пустую камеру. Проваливай уже, это для меня не наказание, вы уже сделали для меня прекрасный подарок, дав поздороваться с подругой! Конечно, я чувствовал это волнение после пересечения с мусором, агрессией и угрозой применения насилия ко мне, но светлое чувство радости было намного сильнее, и оно прекрасно резонировало с яркими лучами солнца, просачивающимися через приоткрытое окно.
Дворик для прогулок
В тот же вторник мы единственный раз сходили в душ. На 11 день моего ареста можно было по несколько раз мыть свой длинный хаер и петь Коржа под горячим душем: “Жить в каи-и-иф я выбираю!” Я чувствовал себя человеком. Уже проще было фильтровать сексистские и гомофобные разговоры соседей. Ушам неприятно, но сил на это я уже так много не тратил. Только если слышал совсем уж чернь какую-то, тогда я выпаливал свою очередную тираду, возвращался к своей книге и не особо вникал в “праведные возмущения” в ответ.
Завтра снова должна быть передачка с новыми ништяками и книгами. Остается 4 дня срока, поводов для оптимизма все больше. Но я все равно был готов к новым сюрпризам и неожиданным сценариям. Я все же в ивс среди мусоров, поддерживающих этот репрессивный режим. Это базовая данность здесь. И это им никогда не будет прощено, сколько бы раз на прогулку или в душ нас ни водили.
Курильщики облегчили свои симптомы ОСН: П. договорился с баландером о бартере, наши сигареты на его спички. Баландер – это обычный зек, который разносит еду для других заключенных. После договора глазами понадобилось еще несколько дней, чтобы он смог передать нам спички, ведь с ним рядом всегда находится мусор-охранник. Парни курили над туалетом, заранее прикладывая бумагу к решетке вентиляции, чтобы понять тянет ли в камеру или из нее. Они были похожи на человека-паука, который жадно получает свою дозу никотина.
Курильщик человек-паук
В среду выпустили Ан. после 12 суток, в четверг А. После вчерашних передачек все были с полными желудками. Нам почему-то сказали, что переведут в другую камеру. Поэтому мы разделили еду на случай если нас раскидают по разным камерам. Хотя мне казалось это странным, ведь обычно людей изолируют от остальных, чтобы, например, вновь прибывшие не рассказывали остальным новости. Я окончил свое чтение “Афтершока” и принялся за второй том автобиографии Эммы Гольдман. Шли игры в кичу и домино, П. нарезал круги по камере после курения. Так шла вторая половина 13 дня отсидки, тогда был холодный, но солнечный осенний денек, и было общее ощущение скорого освобождения.
В “Афтершоке” говорилось, что крайне важны память и связь, в том числе связь между собой в прошлом, настоящем и проекцией и образом себя в будущем. Читая о смелой и дерзкой Эмме, о ее товарищах, борьбе и идеалах, отсидке Александра Беркмана в тюрьме 14 лет, я задумался о собственных волевых усилиях и внутренних порывах духа и души. Активизм и рефлексии последних лет 5 научили нас тому, что такое выгорание, большей заботе о себе, и “Афтершок” говорит как раз об этом. И я считаю, что это все правильно. Однако я также вспомнил, особенно сейчас находясь на сутках в ивс, где приходится порой брать волю в кулак, свои студенческие годы, чтение книг, порой мучительное познание и принятие правды, примирение с ней, что стало частью нового меня и впоследствии закономерно привело в активизм. Тогда я совершал огромную внутреннюю работу, и это было волевое внутреннее сдвижение плит моей души. Интерес к анархизму и антиавторитарным идеям, вегетарианство тогда и веганство сейчас, то чувство, что впереди ждет что-то новое – есть некие параллели и отголоски сейчас с теми временами более 10 лет назад. Я отчетливо чувствовал связь с собой в прошлом. И я принялся думать, чувствовать, мечтать о себе в ближайшей перспективе.
Если я не могу в bailando, это не моя революция
6 ноября в пятницу утром я неожиданно получил два письма и открытку! Конечно я знал, что мне писали гораздо больше, но все равно я очень радовался и этим весточкам, которые смогли прорваться через цензуру. Я внимательно перечитывал все по несколько раз, рассматривал картинки, переданные в одном из писем. И конечно же писал письма в ответ, которые собирался передать лично уже по выходу. Весь день я был этим поглащен, я написал два ответа до обеда и один после. В камере нас оставалось уже четверо, уровень шума понизился, песен тоже стало меньше. Я вспоминал разные песни и мелодии, держал в руках открытку от близкой подруги и вспомнил хит из 90-х “Bailando” (“Танцуя”), который нам нравится. Bailando, байландо, баланда… эта песня заиграла в голове другими словами, и я принялся переделывать ее текст под окружающие меня реалии.
При необходимости можно ознакомиться с вокабюляром:
- Баланда – еда, пайка, подается в алюминиевой посуде
- Баландёр – разносчик еды
- Камаз – повозка с едой и посудой
- Бигус – блюдо из тушеной капусты, как правило самое ненавистное всеми заключенными и солдатами
- Мусор – мусор
- Продол – коридор
- Вата – матрас
- Кент – (в данном контексте) подельник
- ОСН – острая спичечная недостаточность, тюремное заболевание у зависимых от никотина, вызывающее ломку, хандру, раздражительность, апатию, манию в поиске спичек при наличии в камере сигарет
- Трамвайка – металлическая скамейка, зафиксированная в полу рядом с таким же столом в центре камеры
- Положняк – чаще всего означает различные моюще-чистящие средства, которые положено выдавать заключенным; в данном контексте используется более шикоро и включает в себя положенную еду
Paradisio – Bailando
Баландё-ё-ёр, что камаз так долго? Е-е-еее! Мусоро-о-ок, жри свой бигус сам! Е-е-еее!
Наш матрас на продоле Ну и что-о-о? Вату не катаем Спички ждем, кент наш в доле Тяжело-о-о, от ОСН страдаем
Ба-лан-да, баланда С трамвайки вставай, проснись, в сторону все книги Ба-лан-да, баланда Вот наш положняк, но жжет руки алюминий
Наш срок подходил к концу, а у нас так ни разу и не забирали матрасы на ночь. Непорядок. Вечером перед отбоем парни курили, но их впервые запалил мусор. Вата выкатывается на продол – и хата превращается в концертный зал с отменной акустикой. “Все идет по плану”, День Октябрьской революции мы встретили песнями и ночным жором: последние кусочки веганской колбасы, чай из нагретой на батарее воды в бутылке, печеньки, вафли, конфеты. Перед сном мы утеплились чем было, вместо матрасов спали на куртках, металлические полоски впивались в спину. Но несмотря на эти неудобства меня все равно радовало то, что мы поддерживали друг друга и веселились. Очень достойная последняя ночь на сутках, я считаю.
На следующий день около 21 часов меня вывели из камеры, я увидел Дашу и Аленку, и радость снова охватила меня. Мы втроем и мой бывший сосед по Окрестина М. получили обратно свои вещи. Мне вручили счет от жодинского говд за оплату еды в размере 150 рублей. И нас повели на выход обратно по бесконечным темным коридорам жодинской тюрьмы.
На выходе меня ждали с фалафелем, шчучыншчыну уже сменило хлопотное дельце, а 4 анархиста так и не пересекли украинскую границу.
