Есть ли разница между юридической государственной границей и культурным пониманием границ как таковых? Что такое методологический нациоцентризм и почему он мешает объективному восприятию реальности?
Интересный взгляд на эти вопросы высказывает доктор политических наук Владимир Малахов в интервью по мотивам своей книги «Культурные различия и политические границы в эпоху глобальных миграций»:
«Вызывает беспокойство стилизация политических границ под культурные или цивилизационные. Очень часто там, где граница имеет политическую природу, ее задним числом объясняют как якобы обусловленную культурой. А сегодняшняя социальная наука, в частности конструктивистское направление, предлагает сменить логику и посмотреть на границы как на то, что конституирует различия. Если проведена граница, скажем, юридическая, символическая, социальная, то те различия, которые могли быть очень несущественными, незначимыми для людей, вдруг становятся значимыми.
Как формируется национальная идентичность?
Вот вам пример: важно ли кому-то, что его сосед, скажем, еврей? Этническая принадлежность человека может быть вообще на 25-м месте и в его индивидуальном самосознании, и для всех окружающих его людей. Люди могут не отличать друг друга по этому признаку. Но представим себе общество, в котором ваша этническая принадлежность обусловливает ваш доступ к социальным ресурсам. Это необязательно Третий рейх, это может быть Советский Союз, где ваша принадлежность к евреям могла стать причиной того, что вы не могли поступить в определенный вуз. И наоборот, если вы были отнесены, скажем, к татарам или таджикам, вы могли как раз в такой вуз поступить. Таким образом, ваша этническая принадлежность могла быть нерелевантной в структуре вашей идентичности, но она оказывалась релевантной в структуре социальных отношений. Различия, которые были несущественными (и в этом смысле не существовали), становились существенными — и начинали существовать — в результате проведенной границы. Получается, что не различия обусловливают границу, а наоборот.
Как создаются границы?
Граница может быть юридическая, которую проводит некий политический режим, например режим апартеида. И тогда на основании какого-то признака — расового или «этнического» (это очень сложная категория) — идет группирование людей. «Расовая» граница начинает определять, где и кто имеет право селиться, куда входить, а куда вход запрещен и так далее. Или система деления на касты, которая определяет положение людей в социальном пространстве. Хотя юридически кастовых разделений в Индии уже давно не существует, они существуют как символические границы. [Тем не менее эта символическая граница на уровне взаимоотношений точно также может диктовать запреты – прим. И.Б.] Национальные границы — это границы не только и не столько политико-юридические, то есть такие, которые охраняются пограничниками, это еще и границы культурно-психологические. И здесь возникает вопрос о принадлежности, о том, кто включен, а кто исключен из «мы-группы», то есть из нации. [А также вопрос понимания самого понятия «нация» — прим. И.Б.]
На первый взгляд очевидно, что люди отличаются друг от друга по множеству параметров: гендерным, возрастным, социально-статусным, религиозным. Но какие из них становятся значимыми во взаимодействии людей, а какие нет — это определяется не «объективной реальностью», не различиями как таковыми, а тем, видят ли люди эти различия.
Что такое эссенциализм?
Эссенциализм — это такой подход к социальной реальности, который рассматривает общности людей как нечто само собой разумеющееся. Однако, эссенциалистская логика всё чаще ставится под сомнение. Есть мнение, что человеческие общности надо описывать не как то, что задано природой, а как то, что производится, конструируется в социальном взаимодействии.
Категории, в которых мы представляем себе социальный мир, — это никоим образом не некие универсальные определения самой реальности. Это способы видения, структурирования этой реальности, это способы ее деления. Например, мы делим людей на евреев и неевреев, или на окончивших Оксбридж и полуграмотных. То, какую оптику мы избираем, определяет и способ нашего видения. Что касается политического измерения, то эти категории являются тем инструментом, который помогает нам структурировать, классифицировать, то есть разделять, социальное и политическое пространство. [А с другой стороны разделять на лояльных и чужеродных/угнетённых с позиции власти – прим. И.Б.] Это могут быть категории династии, как в Средние века, или конфессии, или может быть категория нации, которая столь прочно утвердилась с наступлением модерна.
На основе каких признаков проводится разделение?
В разных случаях за основание деления берутся разные признаки. Скажем, в случае Соединенных Штатов таким основанием сегодня выступает язык. Раса уже отошла на второй план и теперь символическим маркером выступает разница между «испэникс» и англоговорящими. Для американских общественных дискуссий это гораздо важнее, чем религия. А в Европе таким маркером выступает именно религия. Это символическое разделение на индифферентных к религии европейцев с одной стороны и верующих из исламских стран с другой. В России роль такого символического маркера играет этничность, что бы под этим ни подразумевали. Под этничностью могут понимать фенотипические характеристики (форма черепа, разрез глаз и так далее), могут понимать язык, могут понимать какие-то обычаи и традиции (пьешь водку — не пьешь водку).
Самое интересное – понять как складываются эти категории для разграничения. Что именно происходит в общественных отношениях, что порождает этот сдвиг в категоризациях? Каковы те контексты, в которых те или иные категории выступают на первый план, а другие отступают? Ведь те же Штаты вплоть до середины XX века мыслили в категориях расы.
Как выглядят границы в эпоху миграций и чем плох методологический национализм?
Методологический национализм – это такой взгляд на мир, при котором он воспринимается как естественным образом разделенный на нации. Не на династии или расы, а именно на нации. Это такая оптика, которая приглашает нас видеть мир именно таким, «националистическим» образом и рассматривать его как бы изнутри этих наций-государств.
В результате мы смотрим на миграции как на некий вызов, аномалию, а на мигрантов — как на подозрительных субъектов, которые пересекают национальные границы. И мы тем самым отсекаем, огромное количество явлений, например, такое явление, как транснациональные сообщества. Сообщества выходцев из других стран, постоянно живущих в некой стране — их называют неточным словом «диаспоры», — создают такие формы социальных практик и идентичностей, которые не укладываются в привычные схемы.
Не говоря уже о том, что миграция — это не только и не столько бедные и несчастные люди, которые вынуждены были по экономическим или политическим причинам покинуть свою страну. Огромное количество людей уезжает из своих стран не потому, что им плохо, а потому, что они не могут себя реализовать в том месте, где они живут. Всевозможные менеджеры, бизнесмены, художники, артисты тоже мигранты. [Иногда люди уезжают из развитых стран Запада в развивающиеся страны Востока, например, за личностным ростом – прим. И.Б.] Если же мы смотрим на миграцию сквозь нациоцентричные очки, мы этих феноменов не видим. Феномен глобальных миграций сопровождает человечество по крайней мере последние 150 лет, и нациоцентризм, или методологический национализм, — это та оптика, которая мешает явление миграции увидеть во всей его полноте.
Кроме того, всё больше набирает силу понимание того, что национальное сообщество — это не сообщество происхождения и даже не сообщество культуры, а сообщество граждан, разделяющих определенные политические ценности. [В частности саму ценность разделения людей на нации, а также определение себя как часть одной из наций – прим. И.Б.] При этом сами граждане могут быть очень разными в культурно-идентификационном плане.»
Хочу добавить ещё несколько тезисов в дополнение к словам Владимира Малахова. Важно понять, что существенной разницы между границей закреплённой юридически и символической границей прописанной в культурных нормах на самом деле нет. Юридический статус может подчеркивать важность существования определённой границы для государства, но не обязательно является единственным способом фиксации различий между людьми, которая может отразиться на их положении в обществе. Важен сам факт того, что люди замечают и начинают считать существенным то или иное различие, а не дальнейший способ фиксации этих различий (законодательное закрепление, религиозное табу, нормы этикета и т.д.).
Недостаточно лишь уничтожить таможенные пункты и колючую проволоку погранзоны. Само представление о том, что какие-то отличительные черты человека (биологический пол, гендер, разрез глаз или язык общения) должны отражаться на его правах и статусе в обществе, уже является предпосылкой для неравенства.
Интересно отследить на каком основании возникли различия, имеют ли они под собой реальную основу и насколько они существенны. Но гораздо важнее определить не то, как какое-то различие влияет на нас сейчас, а то должно ли оно влиять в будущем. Вместо того чтобы придумывать определения для новых групп людей пора уже признать за человеком право быть многогранным и изменчивым. Разрушив заборы нагромождённые государством за тысячелетия не только на наших землях, но и в наших головах, мы должны озадачиться строительством мостов с множеством разнообразных и сложных личностей под общим названием «человечество».
Источник: https://postnauka.ru/books/41330
Материал подготовил Изюм Булкин специально для pramen.io
